Вот и дописалась! Через все эти Зенины переживания сон ужасный привиделся. Будто пан Фулярский в коленку целовал, и невесть почему было на нем седло с уздечкою. Так и стоит в глазах это седло, узкой серебряной змейкой обшитое и бирюзой разукрашенное. С жутким криком проснулась и Матеуша разбудила, пусть сделает что-нибудь, дабы мне позабыть поскорее пана Фулярского с его седлом и поцелуями. Много смеялся Матеуш услышанному, однако меры принял, и помогло…

Юстине пришлось оторваться от чтения дневника, так и не узнав последующей истории медальона с волосиками братишки Зени. Суровая действительность заставила вернуться в современность.

В Косьмине умер Марьян, на хозяйстве остались пожилые женщины – Зофья шестидесяти восьми лет и Ядвига, которой стукнуло пятьдесят пять. Ну и еще девятилетний Юречек. Мальчик надежды оправдывал, учился прекрасно и твердо решил в будущем хозяйствовать на земле предков, однако пока даже водить трактор ему было не по силам. Ядвига делала что могла. В страдную пору – в сенокос, жатву и при сборе овощей и фруктов – нанимала студенческую молодежь, тех, кто из крестьян. Поскольку стипендии мало на что хватало, парни и девушки охотно нанимались к щедрой Ядвиге. Весной же и зимой появлялось все больше проблем.

Пришлось Юстине с Гортензией отправиться в служебную командировку в Глухов. Там среди потомков прежних крепостных они надеялись найти кого-нибудь, кто бы согласился перебраться в Косьмин на должность батрака, так это называлось до войны, а теперь неизвестно как. Да и неважно, как его назвать, лишь бы сильным был мужиком. Впрочем, и баба пригодится, Зофья одна не справлялась с дойкой коров. Доходили слухи об изобретении электродоилок, и Барбара даже пообещала выписать такую из Америки, но когда это еще будет… Пока ей, Барбаре, следовало сидеть тихо, не дай бог кто проведает о ее швейцарских сбережениях. Теперь за такое и в тюрьму посадят, а раз сидеть неохота, то придется подождать до лучших времен.

Делегаткам повезло, отыскалась в Глухове немолодая супружеская пара, которая охотно переехала в Косьмин, – дети совсем из дому выживали. Одной проблемой стало меньше.

Сын Людвика Дарек закончил вуз и по распределению поехал обследовать печи для обжига глиняных горшков тысячелетней давности куда-то под Немчу. Будучи юношей спокойным и покладистым, он легко примирился с изгнанием, здраво полагая, что три года отработать – пустяк, зато потом полная свобода Зареванная Гортензия выплакалась в жилетку Юстине, а потом с ее же помощью принялась снаряжать сыночка в дальний путь. А это было непросто, настали как раз такие времена, когда ничего нельзя было купить, все – и продукты, и ширпотреб – приходилось доставать с боем или отстаивать километровые очереди.

Не успели отправить Дарека, как умер Тадеуш, отец Юстины, должно быть, так и не сумел примириться с официальным курсом неконвертируемой валюты и покинул сей идиотский бренный мир. Возникли неимоверные сложности с похоронами. Сначала казалось совершенно невозможным перевезти гроб с телом в Глухов, чтобы похоронить Тадеуша в фамильном склепе, потом эти сложности удалось преодолеть, на что пошли остатки денег от бабкиных драгоценностей.

Естественно, всем занималась Юстина, больше некому. Дорота совсем поникла, Гортензия просто не способна была заниматься делами, остальных одолели собственные проблемы. Бедная Юстина из сил выбивалась, ей казалось – в каменоломнях или на каторге и то было бы легче.

Когда правительство наконец допустило некоторые послабления и тетка Барбара малость ожила – свалилась Марцелина, безотказная, бесценная Марцелина, безропотно обслуживавшая весь дом и выстаивавшая в очередях долгие часы. Это уже была катастрофа. Юстина позаботилась о ее лечении, сначала в хорошей больнице, а потом достала путевку в санаторий. После чего по просьбе Марцелины отвезла ее в родную деревню, где внуки с радостью приняли городскую бабку, явно рассчитывая на хорошее наследство. А из этой же деревни Юстина привезла себе домработницу, которая Марцелине в подметки не годилась, но лучше уж такую, чем совсем никакой.

Тем временем между Амелькой и ее молодым супругом начались трения. Пока они ссорились в своей комнате, родные старались не вмешиваться, когда же принялись гоняться друг за другом по всей квартире, причем Казик убегал, а Амелька мчалась следом с кухонным ножом, Болеслав счел целесообразным вразумить молодежь. Постепенно в конфликт оказалось вовлечено все семейство, не исключая и новой домработницы. Общими усилиями враждующие супруги были опять загнаны в свою комнату. Не исключено, что на Амельку повлияли не нотации старшего брата, а здравые высказывания молоденькой деревенской Фели. Выдирая из Амелькиных рук кухонный нож, она ворчала:

– Опосля войны проклятущей мужика уважать надоть. Да и бабу тоже. Хватит того, что эта сволочь Гитлер народу извел!

Итак, на руках у Юстины оказалось трое детей, один муж, одна тетка, одна золовка, один золовкин муж и одна прислуга. Восемь человек, если не считать себя, требовалось накормить, одеть-обуть. Барбара умела великолепно заваривать кофе и смешивать коктейли, этим ее кулинарные таланты исчерпывались. Правда, в силу своей предпринимательской деятельности она знала множество отличных рецептов, но лишь теоретически. Болеслав с его прекрасным довоенным образованием даже яиц всмятку не сумел бы сварить. Амелька все силы расходовала на любимое фотодело и ссоры с мужем, на большее ее не хватало. Старшие дети, Павлик с Маринкой, в этой обстановке научились обслуживать себя сами, умели и постирать, и погладить, и пуговицу пришить. К тому же Павлик неизвестно почему просто обожал готовить.

Первой эту непонятную склонность "барчука" заметила Феля. Не шибко грамотная, но весьма практичная деревенская девушка с восторгом восприняла помощь добровольца в стряпне, ведь работы по дому было невпроворот. Павлик же, этот необыкновенный мальчик, предпочитал возиться с обедом, а не гонять с дружками в футбол. Блюда у него зачастую получались весьма оригинальными, но, учитывая кризис с продовольствием, взрослые относились к этому с пониманием.

– Помяни мое слово, твой сын станет со временем шеф-поваром в лучшем ресторане мира, – сказала как-то Барбара, отведав изготовленный Павликом гуляш из рыбы под сладким соусом. – Очень, очень недурно. У нас есть какие-то кулинарные училища для мальчиков?

– Понятия не имею, – отвечала Юстина. – А у него несомненный талант!

– А что мне было делать? – оправдывался Павлик. – Без очереди сегодня только треска продавалась. Завтра обещают выбросить мясо, мне Феля купит.

– Может, Ядвига что пришлет из Косьмина.

– А ты и в самом деле мечтаешь стать шеф-поваром в ресторане? – недоверчиво поинтересовался Болеслав.

– А чем они занимаются, эти шеф-повара? Придумывают и готовят?

– Что-то в этом роде.

– Тогда хочу. Еще бы, клево! Только никому не говорите, меня парни на смех поднимут.

– Я бы тебя к себе хоть сейчас взяла! – вздохнула Барбара. – Но поговаривают, что налог повысят, придется сворачивать производство. Не понимаю, ведь и им невыгодно! Ладно, сверну, пережду. А Павлик пусть пока учится.