"Странное время. Положил троих, а вокруг тишина. Впрочем, если такие мальчишки в помощниках шерифов ходят, тогда, конечно, спокойнее дома сидеть, закрывшись на два засова. Интересно, много здесь народа подобного этим отморозкам? Если да, то жизнь здесь, точно, не сахар".

Тут мимо меня метнулась фигурка мальчишки, что бы тут же растаять в темноте. Некоторое время я еще слышал удаляющийся топот тяжелых ботинок. Нетрудно было догадаться, куда торопиться паренек. Оповестить гробовщика и священника. Может еще мэра… или местный отряд самообороны?

"Что-то я расслабился, стою здесь, как… — тут же в подтверждение моих мыслей раздался легкий скрип петель за спиной, заставивший меня резко развернуться, держа наготове винчестер.

В полосе света, у самых дверей, стоял помощник шерифа, при этом он старался держать правую руку на виду, как можно дальше от кобуры.

"Интересно, этот мальчишка, хоть раз стрелял из своего револьвера?".

— Вильям жив. Ты его только ранил. Я отправил мальчишку Хэча за врачом.

— Ему больно?

— Наверное… Да, конечно.

При этом взгляд стал недоверчиво — недоуменным. Его можно было понять. Не в правилах Дикого Запада, чтобы стрелок проявлял сочувствие, к тому, кого подстрелил.

— Так может добить его, чтобы не мучился?

— Нет. Нет! Ты…

— Успокойся! Это шутки у меня такие.

По его лицу было видно, что он уже не рад, затеяв этот разговор. К тому же я видел, что помощник нервничает даже больше, чем прежде. Он уже два раза оглянулся в сторону гула голосов, несущихся, из залитого огнем свечей, салуна.

"Что этот телок хочет от меня?! — с нарастающим раздражением подумал я. — Придется подтолкнуть!".

— Эти парни не местные?

— Они с ранчо "Три семерки". Там половина таких… отпетых. Хозяин ранчо, Билл Скофилд никак не может поделить землю вокруг родника "Солнечный луч" со Скотти Пертом, — помолчав, продолжил. — Вот оба и набирают… стрелков. Похоже, скоро у нас война начнется. Ты не… к Перту едешь?

В его голосе был страх. Он боялся меня, боялся готовой вот-вот разразиться войны скотоводов, но больше всего он боялся ответственности. Ведь если я наемник Перта, то уже можно сказать, что война началась. И начало положено на его территории, в тот момент, когда он являлся Законом в городе. Он боялся, что город именно на него возложит вину за все произошедшее. Как его малодушие не было мне противно, я все же решил его успокоить: — Не знаю никакого Перта. Я у вас тут проездом. Завтра меня уже не будет.

Лицо молодого парня прямо просветлело от моих слов. Облегченно вздохнув, он заговорил более живым голосом: — Послушайте, я не знаю, кто вы. Если честно сказать, и знать не хочу. Вы сказали, что здесь проездом. А когда собираетесь уезжать?

— Этот городок как называется?

— Луссвиль.

— Ты мальчишку, Тима Мориса, знаешь?

Вопрос застал помощника врасплох: — Тима… Сироту? На конюшне должен быть. А что?

— Его родственники, со стороны отца, попросили отыскать мальчика и привезти к ним. Поэтому я здесь.

— Ух ты! Здорово! — помощник шерифа сейчас еще больше стал мне напоминать обычного мальчишку. — Берите парнишку и уезжайте. Лучше сегодня.

— К чему такая спешка, Барт? Ведь я еще и с мальчиком не говорил. Да и собрать его в дорогу надо.

— Скофилд схватится своих людей завтра утром, после чего нагрянет сюда. Если они вас здесь застанут…будет беда. Война придет в наш тихий город. Никто этого не хочет. В первую очередь — я. А если ты уедешь, Скофилд ничего не сможет предъявить городу. Ты приехал и уехал. А куда? Ищи ветра в поле.

Прямое признание в трусости неожиданно разозлило меня: — Парень, если ты так трясешься за свою шкуру, зачем взялся за эту должность?

— Вы же видели наш городок. Он небольшой. Плотник нужен только время от времени, а помощник шерифа — должность постоянная. Город платит. А у меня семья. Жена и маленький сын.

"А пристрелят тебя, щенка за просто так? Тогда что? — слова уже рвались с губ, но взгляд на его бледное и вытянутое от пережитых волнений лицо, заставил меня закрыть рот. — У него своя жизнь, а у тебя твоя, тем более у меня и так есть о чем думать".

— …а мальчишка поедет. Здесь у него ничего и никого нет. Мать померла полтора года назад. Он с тех пор так и болтается от семьи к семье. Кто покормит, кто старую рубаху отдаст. Летом на конюшне конюху помогает. Перегон скота, знаете ли. Ковбои, торговцы, а за ними шулера и всякий прочий сброд тянется. Работы на конюшне хватает. Так что, договорились?

— В общем, да. Если с парнишкой все решится, то мы еще до двенадцати уедем.

— Значит, договорились! — помощник, довольный переговорами, которые, похоже, уже успел поставить себе в заслугу, резко развернулся на каблуках, и уже взялся за створку двери, чтобы войти в салун, как я его окликнул: — Эй! Где тут можно переночевать?

Тот на секунду замер: — За конюшней, следующий дом. Мари Бапьер. У нее вроде отеля. Тим покажет.

Приглушенный вскрик достиг ушей юного Тима, сидевшего в маленькой задней комнате, примыкающей к конюшне. Несмотря на свои десять лет, он знал о делах взрослых, лишь не намного меньше, чем они знали о себе. Слишком маленький был этот городишко. Слишком много здесь делалось напоказ, с пьяного куражу или дикой злобы, туманившей мозг, не хуже дрянного виски.

Осторожно подойдя к пустому стойлу, он увидел светловолосую женщину, с высоко поднятой юбкой и широко раздвинутыми ногами. Эта была Долли Памперос. Мужчина, лежавший на ней, ритмично двигался, вот Долли вскрикнула, напряглась и тут же обмякла. Мужчина поднялся и стал невозмутимо приводить в порядок свою одежду. Тим стоял в глубокой тени. Непонятно откуда, но он знал, что его присутствие не осталось незамеченным для чужака, приехавшего чуть больше часа назад. Ноги словно приросли к земле. Не зная, что делать, Тим просто стоял и ждал. Мужчина, больше не обращая внимания на распростертую на соломе женщину, застегнув оружейный пояс, поднял с соломы винчестер.

* * *

Не дойдя десяти метров до конюшни, я услышал шорох. Винчестер, который до этого лежал на плече, тут же оказался у меня в руках, но тревога оказалось ложной. Из темноты появилась женщина, которую я по приезде заприметил на улице.

"Похоже, не только я на нее запал. И она на меня".

Полные груди, выглядывающие из-под лифа, манили, обещая плотские удовольствия. Остановившись в двух шагах от меня и уперев руки в крутые бедра, она словно прицениваясь, стала оглядывать меня с ног до головы.

"Наглости у нее, что у вокзальной проститутки".

— Ты мне ничего не хочешь сказать, парень?

— А что ты хочешь от меня услышать?