Джон Смит

Прожил четыре месяца в Парадайзе, штат Огайо.

Остановлен полицейским в Теннесси, когда ехал в пикапе на запад. Среди ночи, с двумя другими людьми примерно того же возраста.

Куда они ехали?

Предположительно, одним из этих людей был Сэм Гуд, тоже из Парадайза. Раньше его считали заложником, теперь — соучастником.

Кто третий? Девушка с черными волосами. У девушки из моего сна были черные волосы.

Где Генри?

Как они ускользнули от 2 вертолетов и 35 полицейских? Почему 2 вертолета разбились?

Как я могу вступить в контакт с ним ИЛИ с другими?

Выставить что-нибудь в Интернете?

Слишком опасно. Можно ли сделать это так, чтобы не заметили могадорцы? Если да, то смогут ли это увидеть другие из нас?

Джон в бегах. Заглядывает ли он хоть иногда в Интернет?

Знает ли Аделина что-нибудь такое, чего не знаю я?

Могу ли я навести ее на разговор, но так, чтобы она сразу не догадалась, что мне нужно?

Ручка зависает над страницей. У меня всего две идеи — Интернет и Аделина, — и ни одна из них не выглядит обнадеживающей. Но что еще я могу сделать? Все остальное выглядит совсем глупым — скажем, подняться на гору и развести сигнальный костер. Но я не могу избавиться от ощущения, что я что-то упускаю, какой-то ключевой элемент, причем такой очевидный, что кажется, будто он смотрит мне прямо в лицо.

Учитель продолжает бубнить. Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить все, что я знаю. Девять Гвардейцев. Девять Чепанов. Корабль, который доставил нас на Землю и который когда-то должен забрать нас обратно, а сейчас спрятан где-то на Земле. Я только помню, что мы приземлились в каком-то отдаленном месте во время бури. Заклятие для зашиты нас от могадорцев. Оно вступило в силу, только когда мы разделились, и будет действовать, пока мы будем оставаться порознь. Но почему? Заклятие, которое не позволяет нам объединиться, кажется противоречащим здравому смыслу, не помогая нам сражаться и нанести поражение могадорцам. В чем же его смысл? Задаваясь этим вопросом, мой ум натыкается на что-то еще. Я закрываю глаза и отдаюсь во власть логики.

Имелось в виду, что мы будем скрываться, но как долго? Пока не разовьются наши Наследия и у нас не появятся орудия, чтобы сражаться и победить. Что есть такого, что мы можем сделать сразу, как только обретаем первое Наследие?

Ответ настолько очевиден, что кажется неправдоподобным. Ручка все еще у меня в руке, и я записываю единственный ответ, который нахожу:

Ларец.

Я больше не сплю без кошмаров. Каждую ночь мне является лицо Сары — но только на секунду. Потом его поглощает тьма, и Сара кричит и зовет на помощь. Как яростно я ни ищу, я нигде не могу ее найти. Она все зовет и зовет испуганным и потерянным голосом, но я ее не нахожу.

А потом появляется Генри. Его тело переломано и дымится, и он смотрит на меня, зная, что нам пришел конец. В его глазах я никогда не вижу страха, сожаления или печали. Наоборот, они скорее полны гордости, облегчения и любви. Кажется, он велит мне продолжать, сражаться и победить. Потом, в самом конце, его глаза расширяются, моля дать ему больше времени. «То, что мы приехали в Парадайз, было не случайностью, — снова говорит он, и я так и не понимаю, что он имеет в виду. И потом: — Я бы не хотел пропустить ни секунды из того, через что мы прошли, малыш. Даже в обмен на всю Лориен. Даже за весь чертов мир». Это мое проклятие: каждый раз, когда мне снится Генри, я должен смотреть, как он умирает. Снова и снова.

Я вижу довоенную Лориен, ее джунгли и океаны, которые снились мне сотни раз. Я ребенком бегаю в высокой траве, а люди вокруг меня улыбаются и смеются, не ведая о предстоящих ужасах. Потом я вижу войну, уничтожение, убийства, кровь. А иногда, как в эту ночь, у меня есть четкие видения, которые, я думаю, показывают будущее.

Я закрываю глаза, и меня почти сразу уносит. Я попадаю в местность, которую я точно никогда раньше не видел, но которая тем не менее кажется знакомой.

Я бегу по дорожке среди гор мусора и хлама. Битое стекло. Жженая пластмасса. Ржавая искореженная сталь. Смрадный туман заполняет нос и заставляет слезиться глаза. На фоне серого неба высятся ветхие дома. Справа от меня лежит темная почти недвижимая река. Впереди происходит какое-то волнение. Густой тяжелый воздух наполняют крики и металлический лязг. Я подхожу к озлобленной толпе, собравшейся у бетонной полосы, на которой стоит большой воздушный корабль. Я прохожу через затянутые колючей проволокой ворота и выхожу на летное поле, отгороженное от толпы забором.

Взлетная полоса размечена маленькими ручейками цвета расплавленной магмы. Могадорские солдаты сдерживают толпу, пока целый рой скаутов готовит к взлету корабль — зависший в воздухе шар из оникса.

Толпа ревет у забора, а солдаты ее отгоняют. Те, кто в толпе, ниже солдат, но у них такая же землистая кожа. Где-то вне корабля нарастает тяжелый гул. Толпа замолкает и в панике отступает от забора, а те, кто находится на поле, выстраиваются в ровные шеренги.

Потом с мглистого неба что-то падает. Темная воронка засасывает в себя окружающие облака, оставляя вокруг густую черную пустоту. Я затыкаю уши. Объект врезается в землю и так ее сотрясает, что я едва не падаю. Наступает полная тишина. Поднявшаяся пыль оседает, и становится виден корабль — безупречный шар, молочно-белый, как жемчужина. Откатывается круглый люк, и выходит чудовищное существо. То самое существо, которое пыталось меня обезглавить в скалистом замке.

Вдоль забора возникает суматоха, все толкаются, пытаясь бежать от этого чудовища. Оно еще огромнее, чем запомнилось мне, с сильными рублеными чертами и короткой стрижкой. Его руки покрыты татуировкой, на лодыжках выжжены шрамы, а самый большой, гротескного вида багровый шрам у него на шее. Солдат достает из корабля золотую трость. Ее набалдашник вырезан в виде молота, и сбоку на нем нарисован черный глаз. Когда существо берет трость в руку, глаз оживает и крутится сначала влево, потом вправо, пока не находит меня.

Могадорец скользит взглядом по толпе, чувствуя, что я где-то рядом. Его глаза сужаются. Он делает огромный шаг ко мне и поднимает трость. Глаз на ней пульсирует.

Тут кто-то кричит на могадорца, ожесточенно тряся ограду. Могадорец поворачивается к протестующему и резко тычет тростью в его сторону. Глаз на набалдашнике загорается красным, и человек тут же оказывается разорван на мелкие куски и продавлен через ограду из колючей проволоки. Начинается столпотворение, все толкаются, пытаясь бежать.

Могадорец снова занят мною и нацеливает трость мне в голову. У меня такое чувство, что я падаю. В животе появляется ощущение невесомости, и меня чуть не рвет. То, что я вижу на его шее, вызывает настолько гнетущую тревогу, что я рывком просыпаюсь, словно от удара голубой молнии.