Но жить в таком кошмаре было все-таки трудно, и поэтому стали обсуждаться идеи выхода из такой постоянной тотальной братоубийственной войны. И в VII–VI вв. до н. э. появились два идеолога. Один из них, Кун-цзы, которого стали называть Конфуцзы (фу – это выражение уважения к нему) – Конфуций. Другой – его младший современник Лао-цзы, который был у князя библиотекарем, а потом ушел в пустыню.

Конфуций сказал, что кругом делается много безобразий. Но это потому, что люди необразованны, надо их обучить. Надо ввести просвещение, научить людей чувству долга, и тогда они будут вести себя прилично. Конфуций ввел три категории долга: высший долг – по отношению к родственникам; второй долг, ниже рангом, – по отношению к общине; третий, еще ниже, – по отношению к государству, то есть интересы родственников надо ставить выше интересов и общины и государства.

Например, рассказывают, что какой-то старикан занялся кражей не то овец, не то ослов, а сын на него донес. Так Конфуций его за это осудил, он сказал: «Конечно, нехорошо, что старик крал у своих соседей, у своей общины, но сын должен был уговорить старика, чтобы тот вернул краденое и вообще перестал бы этим заниматься, но нельзя доносить на отца».

А если община страдала от какого-нибудь князя или вана, то надо было интересами общины руководствоваться в первую очередь.

Главной своей задачей Конфуций считал научить ванов, как правильно себя вести, как соблюдать церемониалы и обычаи, как управлять государством и как отражать иноземцев, которых было очень много и которые китайцам тоже жизни не давали. Как это воспринимали ваны (среднее между царем и князем), можно понять. Каждый человек, особенно начальник, терпеть не может, чтобы его учили, и поэтому Конфуцию все время приходилось бегать от одного князя к другому. Но бегал он вместе со своими учениками, везде оставлял свои труды, рассеивая их по Китаю в огромном количестве, и создал школу. И конфуцианство просуществовало вплоть до середины XX в., пока Мао его совсем не запретил.

А Лао-цзы пошел совсем по другому пути; он считал, что все установления человеческие – дрянь, что надо подражать природе. Надо идти в гору (а гор там было много, и все они были лесистые, и климат теплый – снег южнее хребта Цинь-Лин не выпадает вообще) и жить там, подражая животным и вольным птицам, изучать законы Вселенной. Надо стараться понять, как меняется погода и как вызывать дождь, когда нужно (магия); надо понять, как будущее сменяет прошедшее, т. е. научиться гадать; надо изучить человеческий организм, чтобы уметь лечить его; надо наблюдать, как растут растения, изучать животных, то есть Лао-цзы горячо рекомендовал заняться естественными науками. А мир он представлял как «дао». Дао – это то, что существует, и то, что не существует. Откровенно говоря, я долгое время, сколько ни читал всякую литературу, не мог понять, что такое «дао». Но когда стал общаться с китайцами, то все-таки кое-что понял (они мне объяснили, и я нутром почувствовал). Дао – это вселенная с диаметром в бесконечность, которая то сокращается до точки, то опять расширяется. И все существа, и все люди через ряд перерождений, согласно даосской системе, существуют, а потом исчезают, а потом, при новом расширении, возникают заново. Вот такая пульсирующая Вселенная и есть дао. Понятнее объяснить не могу.

А у Конфуция все понятно. Когда его спрашивали, есть ли бог или бессмертие, он говорил: «А это не важно, это несущественно, и не о том надо думать, не тем надо заниматься». «А как устроен мир и природа?» – «Тоже не важно, важно знать, как себя вести в данной жизни».

Итак, четыре очага культурного творчества в полосе одного пассионарного толчка дали не только разные решения, но и разные постановки вопросов. Объяснить это исключительно влиянием ландшафта и естественными потребностями я не могу. Вероятно, строгое доказательство теоремы Пифагора и китайцам бы не повредило, хотя они и без этого умели строить прямые углы на земле и здания воздвигали четырехугольной формы. Каким они это способом делали, тем ли, как Пифагор, или другим, это в общем-то несущественно, главное, что умели. Но математические обобщения им были ни к чему, так же как гераклитовское учение об огне и постоянном перерождении. А греки, напротив, были совершенно равнодушны к проблемам этики. Они сочли бы нахальством, если бы кто-то вдруг вздумал учить их, как вести себя по отношению к родителям, к своему городу и к какому-то большому государству. Они бы сказали: «Да это мы и сами знаем, у нас законов хватает, отойдите, пожалуйста, гражданин, не мешайте нам думать о мироздании».

За счет чего такие различия? Дело в том, что на процесс создания этноса или суперэтноса влияют пространство и время, причем не в мистическом смысле, а во вполне реальном. Пространство – это окружение: ландшафтное и этническое. Ландшафтное окружение влияет на формы хозяйства, уклад данного этноса, определяет его возможности, перспективы. Этническое окружение – связи с соседями, дружеские или враждебные, – весьма и весьма влияет на характер создаваемой культуры.

Единственное, что мы знаем о времени, – это то, что оно необратимо. Время – это фаза этногенеза и этнического окружения, определяющая варианты этнических кон тактов с ним. Кроме того, уровень научно-технического прогресса, свойственный данной эпохе, тоже оказывает свое влияние в рамках фактора времени, позволяя заимствовать уже имеющиеся технические достижения при создании новой культурной традиции.

Но кроме времени и пространства, есть и третий компонент – энергия. В энергетическом аспекте этногенез является источником культуры. Почему? Объясняю. Этногенез идет за счет пассионарности. Именно эта энергия – пассионарность – и растрачивается в процессе этногенеза. Она уходит на создание культурных ценностей и политическую деятельность: управление государством и написание книг, ваяние скульптур и территориальную экспансию, синтез новых идеологических концепций и строительство городов. Любой такой труд требует усилий сверх тех, что необходимы для обеспечения нормального существования человека в равновесии с природой, а значит, без пассионарности ее носителей, вкладывающих свою избыточную энергию в культурное и политическое развитие своей системы, никакой культуры и никакой политики просто не существовало бы. Не было бы ни храбрых воинов, ни жаждущих знания ученых, ни религиозных фанатиков, ни отважных путешественников. И ни один этнос в своем развитии не вышел бы за рамки гомеостаза, в котором жили бы в полном довольстве собой и окружением трудолюбивые обыватели. К счастью, дело обстоит иначе, и мы можем надеяться, что на наш век хватит и радостей и неприятностей, связанных с этногенезом и культурой.

Однако всякая энергия имеет два полюса, и пассионарная энергия (биохимическая) – не исключение. На этногенезе биополярность сказывается тем, что поведенческая доминанта может быть направлена в сторону усложнения систем, то есть созидания, или упрощения их.

Эта биполярность четко прослеживается не столько в зоологии, сколько в истории человечества и его культуры. Это происходит потому, что мы знаем историю культуры много подробнее и обстоятельнее, чем историю происхождения и исчезновения видов.