— Или больше времени на отдых, надеюсь, — сказала Годива. — Одна из причин, почему бедные керлы живут так недолго — у них нет времени на отдых, не считая воскресений, да и те церковь отнимает у них.

— Отнимала, — уточнил Альфред. — Теперь воскресенья принадлежат керлам.

Он на мгновенье замялся, нежно погладил ее по плечу.

— Это правда, ты ведь знаешь, — сказал он. — Кажется, никто из нас никогда не задумывался, насколько богата может стать страна, если она живет в мире и без господ. Или с одним господином, который заботится о стране. Но к нам теперь каждый день приходят хорошие новости. Король Шеф, твой брат, сказал мне истинную правду. Всегда есть кто-нибудь, кто знает правильный ответ, но почти всегда это кто-то, кого раньше не спрашивали. Вот вчера пришли ко мне рудокопы, люди со свинцовых шахт на холмах. Раньше ими владели монахи из Винчкомба. Теперь монахов изгнали, шахтеры сами работают на шахте для моего рива и ольдермена Глочестера. Они сказали мне, что римляне добывали на этих же самых холмах серебро, и они считают, что и сами могли бы добывать его.

— Серебро, — промурлыкал он. — Если бы черные монахи об этом прознали, они бы до смерти засекли своих рабов в поисках серебра. Поэтому рабы им ничего не говорили. А мне они сказали, потому что знали — я поделюсь с ними долей доходов. Теперь, с новым серебром… ведь не так давно наши монеты от чеканки к чеканке становились все хуже, скоро бы кентерберийский пенни стал таким же дрянным, как йоркский. Теперь же, с серебром, которое я вернул из церковных закромов, уэссекская монета так же хороша, как монета германцев и франков. Купцы стекаются к нам отовсюду, из Дорестада и Компостеллы, да и из Франкланда — тоже, если им только удается обойти запрет своего короля. Все они платят портовую пошлину, и из этих денег я плачу моим рудокопам. Купцы довольны, и рудокопы довольны, и я тоже доволен. Так что, Годива, ты видишь, что дела не так плохи, как раньше, даже для керлов. Может быть, это не бог весть что, но своя лошадь и желудок, набитый едой даже во время Великого поста, для многих из них — просто счастье.

Внизу в городе, в старом соборе, зазвонил колокол, его удары неслись над узкой долиной. Видимо, свадебный перезвон — оставшиеся в Уэссексе священники обнаружили, что, если хотят сохранить свою христианскую паству, им следует использовать все преимущества привычных торжественных ритуалов, сопровождаемых музыкой, что по-прежнему больше привлекало людей, чем странные проповеди норманнских жрецов Пути.

— Колокол все равно остался на случай войны, — сказала Годива.

Альфред кивнул:

— Так было всегда. Когда я был ребенком, я видел, как эта долина превратилась в выжженную пустыню. Викинги взяли город и сожгли в нем все дома, кроме каменного собора. Они бы и собор разрушили, будь у них побольше времени. Мы и тогда воевали с ними и до сих пор воюем. Но разница в том, что теперь мы сражаемся с ними на море, и наши земли в безопасности. А чем меньше разоряется наша страна, тем сильнее становимся мы и тем слабее — они.

Он снова замялся.

— Не пропал ли твой… твой брат? Я прекрасно знаю, что все началось с него. Если бы не он, я бы уже был мертв или был бы нищим изгнанником, а в лучшем случае — марионеткой в руках епископа Даниила. А может быть, ярлом у викингов. Ему я обязан всем, — он потрепал ее по руке. — Даже тобой.

Годива опустила глаза. Теперь ее муж всегда называл Шефа ее братом, хотя она была уверена, что он знает — между ними кровного родства нет, они сводные брат и сестра от разных матерей. Иногда ей казалось, что Альфред догадался об их истинных взаимоотношениях, а может быть, даже о том, что первый ее муж на самом-то деле был ее единокровным братом. Но, если он и подозревал что-то, у него хватало ума не выспрашивать. Он не знал о двух ее выкидышах во время первого замужества, когда она пила настои опасных трав.

Если бы она верила в какого-нибудь бога, в Бога христиан или в загадочных богов Пути, она бы молилась Ему или им о сохранении нынешнего плода ее чрева.

— Я надеюсь, что он жив.

— По крайней мере, никто не видел его мертвым. Все наши купцы знают, что за любые новости положено вознаграждение, и еще большее — тому, кто доставит его назад.

— Немногие короли заплатили бы за возвращение соперника, — сказала Годива.

— Он для меня не соперник. Мои соперники сидят по ту сторону Пролива или сеют зло на Севере. Пока мы сидим здесь на холме и смотрим на поля, все выглядит мирно. Но уверяю тебя, мир был бы в двадцать раз прочнее, будь Шеф здесь, в Англии. Он наша главная надежда. Ты знаешь, керлы зовут его sigesaelig, Победоносный.

Годива сжала руку мужа.

— Тебя они зовут Альфред esteadig, Милосердный. Это прозвище лучше.

* * *

Многими днями пути северней, в большом полосатом шатре шел разговор, в котором надежд было куда меньше. Шатер поставили задней стенкой к ветру, а передний полог был задран, так что сидящие в шатре могли видеть, что делалось снаружи. Взгляду их открывались унылые вересковые пустоши и торфяники, над которыми тут и там вздымались столбы дыма — следы разбойничьих дружин викингов, идущих от одной кучки убогих хижин к другой. Три оставшихся в живых сына Рагнара сидели на походных табуретах, держа в руках роги с элем. При себе у каждого из них был меч на поясе и воткнутое позади в землю копье или боевой топор. Уже дважды этой весной — со времен сражения в устье Эльбы — дерзкие ярлы посягали на их авторитет. По-кошачьи чувствующие все приливы и отливы славы, на которой и держится власть, все трое осознавали, что должны предложить своим дружинам что-то новое. Подкупить их. Вдохновить. Иначе начнется — поутру не досчитаются палаток, корабли не придут в условленное место встречи, люди разбегутся искать счастья на службе у каких-нибудь других морских королей, более удачливых.

— Сейчас люди хоть чем-то заняты, — сказал седобородый Убби, кивая на дым пожарищ. — Добрая говядина, баранина, можно погоняться за бабами. И никаких серьезных потерь.

— И денег не будет, — добавил Хальвдан. — Как и славы.

Сигурд Змеиный Глаз знал, что братья говорят о том, что требовало скорейшего решения, а не просто ворчат. До раздоров у них никогда не доходило, не соглашались друг с другом они и то редко. Их ровные отношения сохранялись даже при безумном Иваре. Сейчас два брата ждали его ответа.

— Если мы опять пойдем на юг, — начал он, — мы снова наткнемся на эти камнекидалки. Мы, понятно, можем обойти их морем. Но теперь у англичан преимущество. Они знают, что мы ушли северней, в Шотландию, потому что в Пролив они нас не пускают. И все, что от них потребуется, — встать где-нибудь у берегов близ северной границы. Если мы пойдем вдоль берега, они нас перехватят. Если нам удастся их обойти — а мы ведь не знаем, где они, — они все равно о нас услышат, найдут нас, где бы мы ни были, и разобьют нас на стоянке. Их опасно и в море встретить, и дождаться их прихода на берегу. В конце концов нам, возможно, придется пробивать себе дорогу морем. А я не думаю, что кто-нибудь из наших парней, как бы они ни куражились, мечтает снова повстречаться на море с этими камнекидалками. Стоя на корабельных обломках, много не навоюешь.