принадлежности к троцкистской оппозиции Безденежных». Когда горком ВКП(б) в 1936 году наконец разоблачил Безденежных и поставил вопрос о его исключении из партии, Кашкин и тут «проявил колебание». Систематический саботаж продолжался: «После разоблачения троцкистов Федорова и Оконечникова, совершивших контрреволюционную вылазку во время их пребывания на краевых курсах парторгов Севера, горком ВКП(б) приступил к развертыванию работы в парторганизации института по выявлению и разоблачению остатков троцкистских элементов, оставшихся не разоблаченными при проверке партийных документов, Кашкин не только не возглавил этой борьбы, а, наоборот, по его собственному признанию, стал на путь прямого противодействия проведению этих мероприятий горкомом ВКП(б)». Налицо новая веха в криминализации молчания: молчание Кашкина, ранее считавшееся слабостью, ныне рассматривалось как прямое сопротивление[1203].

Кашкин недоумевал:

За что меня причислили к числу бандитов, фашистов, убийц? <…> Я не был троцкистом, я не примыкал, не сочувствовал подлым двурушникам. Я не являюсь им и сейчас <…> Мне 33 года, из них 16 лет я в партии. Я воспитан партией, я честно старался до конца, на любой работе, оправдать звание члена партии. <…> Какой ужас я переживаю, нет слов для передачи, пригвожденный к контрреволюционному столбу троцкистов <…> [я лишен] возможности смотреть людям в глаза. Все отворачиваются. <…> Как мне доказать, что я никогда не был с врагом, ведь вся моя работа была на виду, я полно отдавался всей работе? <…> Ведь даже дома, где у меня растут сыновья, я не могу быть. Как они будут носить это?[1204]

В письме к Р. И. Эйхе от 25 августа 1936 года Кашкин напоминал: «Я же в Томске в свое время в 1929–1931 г., будучи студентом парттысячником, секретарем коллектива ВКП(б) института, провел большую борьбу с троцкистами <…> И сейчас, в 1935–1936 гг., я <…> вытаскивал конкретных врагов (Николаев, Горсунов и др.), добиваясь их изгнания из партии». В голове опального ректора никак не укладывалось, что правоверный сторонник генеральной линии партии образца 1929 года мог оказаться в том же списке врагов, что и ее тогдашние противники[1205].

Но судьба Кашкина была предрешена. Сибирские чекисты получили негласный мандат создать местный судебный процесс, аналогичный процессу над Зиновьевым и Каменевым в Москве, и Кашкин должен был стать важным его фигурантом. Глава органов НКВД Западно-Сибирского края Василий Абрамович Каруцкий искал подходящего кандидата в руководители сибирского контрреволюционного подполья – и нашел человека с всесоюзной известностью: старого большевика Николая Ивановича Муралова. Командовавший войсками Московского военного округа в начале 1920‑х годов, Муралов участвовал затем в левой оппозиции, за что был переведен в Новосибирск на пост заместителя уполномоченного Зернотреста по Западной Сибири. В декабре 1935 и январе 1936 года Муралов написал Сталину два письма – с заявлением о разрыве с троцкистами и с просьбой о восстановлении в партии. В то время он работал управленцем рабочего снабжения Кузбасстроя – удобное положение для руководства террористическими начинаниями Кашкина и компании. Диапазон контрреволюционной деятельности, приписанной Муралову чекистами, огромен, и нам надо его осветить для понимания контекста, в который наши герои были погружены.

Бывшим оппозиционерам Сибири приписывали не только никуда не уходившую симпатию к Троцкому, но и возрастающую активность в возглавляемом им издалека вражеском подполье. НКВД принимал меры. 13 апреля 1936 года заместитель наркома внутренних дел Г. Е. Прокофьев рапортовал секретарю ЦК ВКП(б) Н. И. Ежову, что в связи с нарастающей активностью контрреволюционной работы троцкистов в Новосибирске и Томске произведены аресты актива четырех нелегальных троцкистских групп, «проводивших свою контрреволюционную деятельность по воссозданию на двурушнической основе централизованной троцкистской организации». При обыске был обнаружен и изъят архив: подлинные письма Троцкого к Муралову периода 1928–1929 годов, обширная переписка с троцкистской ссылкой вплоть до 1935 года, архив нелегальной контрреволюционной, троцкистской литературы и револьвер системы «браунинг», хранившийся без разрешения.

Прокофьев продолжал: «Предварительными данными следствия по делу арестованных троцкистов полностью подтвердились имевшиеся у нас данные о том, что Муралов Н. И. до последнего времени является идейным вдохновителем и организатором активной контрреволюционной работы всех вскрытых подпольных троцкистских формирований в Западной Сибири. Арестованные троцкисты Кашкин, Николаев и другие показали, что их организационная деятельность началась в 1935 г. после установления связи с Мураловым и получения от него организационных и тактических установок». Василий Николаевич Раков, встретивший Муралова по возвращении в Новосибирск из политизолятора, куда тот был заключен в 1932 году, уточнял 28 февраля 1936 года:

Идейной основой Мураловской группы были оценки и установки, данные в разное время Троцким:

1. Партия не является силой организующей и направляющей, а отсюда растерянность руководства и экстренные меры в виде беспрерывной чистки, в результате которой лучшая часть оказалась за бортом партии. <…>

2. Режим, созданный партией в стране, принес массам: произвол, голод, нищету, нажим на рабочий класс в области труда и нажим на крестьян, выразившийся в выкачивании хлеба и налогов <…>.

3. <…> если Советскому Союзу придется столкнуться с капиталистическими странами в войне, Красная армия, не являющаяся социалистической, не будет способной защищать границы Советского Союза.

По воспоминаниям Ракова, Муралов сопровождал свои установки призывом, что «нужно быть готовыми», и прямыми заявлениями: «Силы найдутся, <…> герои родятся в нужный момент»[1206].

15 марта 1936 года экономист Виктор Ипатьевич Демченко сделал интересное примечание: «В первые же дни его работы в Кузбассугле допрашиваемый узнал, что в аппарате работает Муралов Н. И. <…> – б[ывший] зам[еститель] Наркома земледелия и командующий военным округом. <…> В результате всего, что я слышал о Муралове, и из личных впечатлений о нем у меня сложилось мнение как о крупном работнике, человеке авторитетном и державшем себя независимо». Круг вопросов, по которым Муралов высказывал троцкистские взгляды, насколько Демченко смог припомнить, был следующий:

Внутрипартийное положение. Муралов считал, что в партии нет совершенно демократии. Что в результате режима, установившегося в партии, даже ответственные коммунисты не в состоянии защищать то или иное положение, которое они считают верным. <…> Муралов ругал директоров совхозов – коммунистов, что они настолько запуганы, что боятся «разинуть рот» против руководства и доказать нереальность планов. Муралов говорил при этом, что из‑за такого поведения директоров-коммунистов совхозы потерпят колоссальные убытки от пересева. <…>

Советский аппарат. Муралов расценивал как аппарат чиновничий, оторвавшийся от жизни и подбирающийся, с точки зрения Муралова, из людей, не годных для дела. <…>

Совхозы. Муралов считал нерентабельными, причем, говоря о нерентабельности совхозов Кузбассугля, Муралов очень часто подчеркивал, что даже государственные совхозы нерентабельны[1207].

Муралов не щадил и стахановское движение. По свидетельству Алексея Александровича Шестова, 16 октября 1936 года он говорил: «Это очередной сталинский номер – утка, никакого массового движения нет, все это