Когда я прибыл в дом Гарримана, то увидел группу бизнесменов, которых он пригласил по своему усмотрению. Их было человек 15–20. Большая комната была вся заполнена присутствующими. Собрались люди разного возраста и внешнего вида, типичные капиталисты, но отнюдь не фигуры со свиноподобными физиономиями, как изображали их на наших плакатах времен Гражданской войны. Они вовсе не походили на плакатных буржуа. Некоторые были одеты вообще довольно скромно, и их костюмы ничем не свидетельствовали, что владельцы этих одеяний являются крупнейшими капиталистами. Гарриман познакомил меня со всеми, каждого представил, рассказал, чем он владеет и какую продукцию производит его фирма. Там собралось немало интересных для нас людей. Потом подали вино. Какие были напитки, сейчас не помню, но шампанское стояло на подносах. Прием был не за столом: в большом зале люди сидели или ходили и беседовали друг с другом. Позднее и у нас ввели такой вид приема. Ведь когда устраивается просто обед, то все сидят за столом, и тут невозможны широкие контакты, потому что раз тебя посадили, то можно перебрасываться фразами с соседями справа, слева или перед собой, а с другими поговорить нельзя. Когда же люди имеют свободное передвижение, то поговорят, с кем хотят.

Признаться, когда Гарриман предложил мне такую встречу с влиятельными лицами, я питал некоторые надежды на возможность установить деловые связи. Однако не сразу все делается. Как говорится, и Москва не сразу строилась. Начинать надо с малого. И когда я стал беседовать с присутствующими, то увидел, что нет никаких надежд на то, чтобы лед тронулся тут же: условия для развития экономических связей еще не созрели. Помню, Гарриман представил мне владельца химических предприятий, человека лет 50–60, довольно грузного. Он хорошо говорил по-русски и, кажется, был евреем по национальности. А разговаривал он таким тоном, который не обещал никаких деловых контактов, и задал вопрос: «Ну что нам торговать с вами? Что вы могли бы нам продать?» Это были не только его вопросы. Такую фразу я очень часто слышал, когда был в Америке, при встрече с деловыми людьми. Данный же бизнесмен сказал, что согласен за золото и сейчас продавать нам товары. Впрочем, его слова не соответствовали действительности, потому что имелось вето конгресса на продажу социалистическим странам определенных видов товаров или сырья.

Курили, в зале плавал табачный дым. Многие подходили ко мне и перебрасывались фразами. Велось прощупывание: что это за человек? С чем он приехал? Главным образом, думаю, что тут был нажим, стремление оказать давление, создав впечатление о безысходности ситуации. Может быть, они хотели выступить единым фронтом с правительством, чтобы мы приняли их условия, продиктованные нам? Условия были не только экономические, но и политические, такие, против которых мы ранее воевали и готовы были биться до последнего. Таким образом, встреча у Гарримана ничего нам не дала. Не скажу, что она меня разочаровала, но если я и питал какие-то надежды, то они не оправдались. После данной встречи деловые люди уже ничем себя не проявили, не оказывали желательного нам нажима на правительство и не создавали общественного мнения в пользу развития экономических связей и торговли с Советским Союзом.

Настало время уходить. Я поблагодарил Гарримана, распрощался с присутствующими и уехал в гостиницу. Какое же на меня произвел впечатление в целом Нью-Йорк? Видимо, не смогу добавить чего-либо большего, чем уже написано нашими писателями и журналистами, которые ездили туда, ходили повсюду, заглядывали во все уголки города во все времена года и все часы суток. Я ведь мало видел Нью-Йорк, как и другие города США. Официальное лицо ограничено в своих действиях и возможностях. Сложилось впечатление, что это очень большой и шумный город. Поражали световая реклама, насыщенность автомобильным движением, сопровождаемым отравленным, испорченным газами воздухом, который душит людей. Как во всяком капиталистическом городе, соседствуют нищета, трущобы и роскошь. Закончилось мое пребывание в Нью-Йорке.

Никаких особых антисоветских проявлений против меня и сопровождавших меня лиц я там не видел и не чувствовал. Пешком в Нью-Йорке не ходил, поэтому и проявить неприязнь к нам враждебным элементам было трудно. А вот в Сан-Франциско я как-то встал рано утром, вышел «в неорганизованном порядке» из гостиницы и направился гулять по улице. Тут же за мной увязалась охрана, приставленная правительством. Она меня сопровождала, но сопровождение было корректным. Я видел, что люди, охранявшие меня, ничем не выделялись в толпе и не были в полицейской форме, хотя имелись и полицейские. В Сан-Франциско я тоже нигде не встречал каких-то выпадов, выходок враждебных нам сил, которые, безусловно, были, есть и будут, пока существуют две социальные системы. Даже в одной системе – и то к руководству возникает разное отношение. Занимая высокое положение в Советском Союзе, я получал немало писем, авторы которых довольно резко выражались в адрес политики, проводимой правительством нашей страны. Это всегда бывает. Тем более, когда налицо такие контрастные страны и со столь контрастной политикой, как СССР и США, антагонистические страны. Их государственные системы создают антагонизм, а люди поддерживают его и развивают. Поэтому я, так сказать, «был готов». Если не встречал выпадов, то это не значит, что там нет враждебных сил. Иначе был бы слишком упрощенный подход, непонимание классового подхода.

Программой было запланировано и посещение штата Айова. Когда мы прибыли туда, прием оказался хороший, были проявлены должное внимание к нам, вежливость, все церемонии, которые положены при приеме гостей. В Айове было намечено посещение фермы господина Гарста. Я очень хотел побывать у него, потому что был с ним знаком. Первый раз я встретился с ним в 1955-м или, может быть, 1954 г. в Крыму[599]. Он приезжал в Советский Союз и знакомился с нашими сельскохозяйственными предприятиями. Теперь он пожелал встретиться со мной. Я остался очень доволен нашей встречей. Гарст – интересный человек, прекрасно знающий свое дело. Уже после визита в США я встречался с ним несколько раз в СССР, когда он приезжал и один, и с супругой. Я всегда принимал его, мы беседовали. Собственно говоря, говорил больше он, а я его слушал, поскольку то был очень интересный собеседник, хорошо знающий сельское хозяйство, не лектор и не докладчик, а конкретный деятель. Он сам вел свое высокорентабельное, прибыльное хозяйство и поэтому был интересным собеседником.