Ну ты подумай — едва мрак сгустился окончательно, Провидение устраивает замыкание — статататах! свет гаснет, остается лишь тусклеющее красное зарево на бритых щеках и подбородках двух игроков, что съежились пред опустошительным танцем-манданцем, соленоид шугается и умолкает, хромированный шарик же, освободившись, катится, травмированный, обратно к утешенью дружества.

— Они все такие?

— Ох как же меня отымели, — стонет Альфонсо Трейси.

— Как дато, так и взято, — утешает Елейн, и тут мы получаем репризу «Светлых дней для черного рынка» Герхардта фон Гёлля — с поправкой на время, цвет и место:

Доллар всег-да — из того же теста!

Как бы ни крути-лось,

Но если не случи-лось —

Проснись-в, росистой траве,

Попцу надери — или две…

Доллар сделать можно престо,

Это непло-хой-на-каз:

В пирамиде третий глаз

Ну давай моргать: «Здесь главное — не спать!»

Была б охота — пойдет работа,

Хоть и не всякий день до пота,

Но коли всё-с-умом, ночным товар-ня-ком

Мечты не усвистают с ветерком, пом-пом…

Подкинь еще монетку:

Чего там выбирать —

Тут можно проиграть, но

Войне конца и края нет, ага,

А путеводных есть монет, уу-да!

Все эти аутфилдеры в мешковатых штанах, клецки в хаки, уже угомонившиеся канканёрки и тем более усмиренные купающиеся красотки, ковбои и индейцы из сигарных лавок, лупоглазые негры, оборванцы с тележками яблок, салонные хлыщи и королевы экрана, шулеры, клоуны, окосевшая пьянь под фонарями, воздушные асы, капитаны катеров, белые охотники на сафари и негроидные обезьяны, толстяки, повара в поварских колпаках, евреи-ростовщики, деревенщина с кувшинами пойла высшего качества, кошки собаки и мышки из комиксов, боксеры-профи и скалолазы, звезды радио, карлики, уродцы десять-в-одном, железнодорожные скитальцы, танцоры-марафонцы, свинговые оркестры, светские гуляки, скаковые лошади с жокеями, жиголо, таксисты из Индианаполиса, моряки в увольнении и полинезийки в травяных юбках, жилистые олимпийские бегуны, магнаты, а у магнатов мешки, изрисованные долларами, — все они подхватывают грандиозный второй припев, все табло всех пинболов мигают яркими красками, отдающими кислотой, машут флипперы, звонят колокольчики, из монетоприемников тех, что поэнергичнее, льются никели, всякий звук и мах в этом сложном ансамбле точно на своем месте.

Перед храмом околачиваются представители чикагской организации, играют в морру, хлещут канадские купажи из серебряных фляжек, смазывают и чистят.38-е и, в общем и целом, ведут себя отвратительно, как им и полагается по национальности: в каждой наглаженной складке, в каждой щеке, затененной щетиной, — Папская непостижимость. Не угадаешь, лежит ли в неких деревянных конторских шкафах комплект подлинных синек, где говорится, как именно подлечили все эти пинболы, — намеренно симулировав случайность, — или же это случилось поистине наобум, сохранив нам, по крайней мере, веру в Неполадку, каковая по-прежнему Им неподвластна… веру в то, что каждая машина наособицу, лишь по простоте душевной съехала с катушек после тысяч ночей в придорожных забегаловках, апокалиптических гроз в Вайоминге, что обрушиваются тебе прямиком на непокрытую голову, амфетаминов на бензоколонках, табачного дыма, что когтями скребет под веками, самоубийственных рывков хоть за каким-то выходом из того навоза, что, не прерываясь, льет на тебя весь год… это что же, игроки, вечно чужие, порознь, по одиночке вызвали к жизни всякую из этих сбрендивших машин? поверьте: они потели, пинались, плакали, колотили, навсегда теряли равновесие — единая Мобильность, о которой вы и слыхом не слыхивали, единство, не осознающее себя, молчанье, кое энциклопедические истории обходительно заполнили учреждениями, инициалами, делегатами и дефицитами так, что мы их уже и не отыщем… но в данный миг, посредством театральной показухи Мафии-с-Масонами, она сосредоточилась здесь, в глубине губогармонского храма — элегантный хаос, дабы подорвать изобретательность купленного Елейном спеца, Вспыхивающего Серебром Берта Фибеля.

В последний раз мы видели Фибеля, когда он цеплял, натягивал и подбирал амортизационные шнуры Хорсту Ахтфадену во времена планеризма, — Фибель этот оставался на земле и провожал друга в Пенемюнде — провожая его? не ломтик ли это добавочной паранойи, не вполне оправданной, к тому же — ну, если желаете, назовите это К Делу Об Участии Елейна Еще И В Ахтфадене. Фибель работал на «Сименс», еще когда тот входил в трест Штиннеса. Не только им конструировал, но и подрабатывал сбором данных для Штиннеса. Кроме того, никуда не делись прежние привязанности к «Vereinigte Stahlwerke»[341], хотя сейчас Фибелю случилось работать на заводе «Генеральной электрики» в Питтсфилде, Массачусетс. В интересах Елейна держать агента в Беркширах — угадайте зачем? Ага! присматривать за отроком Энией Ленитропом — вот зачем. Спустя почти десять лет после заключения первоначальной сделки «ИГ Фарбен» по-прежнему считает, что для наблюдения за юным Ленитропом легче держать субподрядчиком Лайла Елейна.

Этот каменноликий фриц Фибель — гений по части соленоидов и переключателей. Даже думать о том, как вся эта машинерия «расклеилась», или что там у них еще говорят в таких случаях, — постыдная и пустая трата времени: он заныривает в топологии и цветовую кодировку, запах канифольного потока сочится в бильярдные и салоны, Schnipsel[342] там и сям, бормочет also[343] — другое, и не успеешь оглянуться, как у него опять все работает. На что спорим, в Губогармоне, Миссури, теперь куча довольных Масонов.

В обмен на сие доброе деянье Лайла Елейна, которому в высшей мере наплевать, делают Масоном. Там он обретает доброе дружество, всевозможные удобства, призванные напомнить ему о его вирильности, и даже сколько-то полезных деловых знакомств. А в остальном здесь все так же скрытно, как в Деловом консультативном совете. He-Масоны в основном пребывают в потемках касаемо того, Что Происходит, хотя время от времени что-нибудь выскакивает, заголяется и, хихикая, запрыгивает обратно, а вам — с гулькин нос подробностей, зато море Ужасных Подозрений. Например, Масонами были некоторые Отцы-Основатели Америки. Бытует теория, что США были и есть гигантский масонский заговор, абсолютно контролируемый группой, известной под именем «Иллюминаты». Трудно подолгу смотреть в странный одинокий глаз, венчающий пирамиду на любом долларовом билете, и не поверить во все эти россказни хоть чуть-чуть. Слишком многие анархиста в Европе XIX века — Бакунин, Прудон, Сальверио Фриша — были Масонами, не может быть, что это совпадение. Любители всемирных заговоров, и не все при этом католики, на Масонов могут полагаться: когда откажет все прочее, Масоны гарантируют славные мандражи и лакуны. В одной из лучших классических Жутких Масонских Историй доктор Ливингстон (Ливии стон? о да) забредает в туземную деревеньку даже не в сердце, а в подсознании чернейшей африканской Тьмы — этого места и племени он раньше никогда не видел: костры в безмолвии, бездонные взгляды, Ливингстон подваливает такой к вождю и засвечивает ему масонскую пятерню, а вождь ее узнаёт, отвечает на приветствие, расплывается в улыбке и распоряжается оказать белому пришлецу все мыслимые братские почести. Но вспомните, что д-р Ливингстон, как и Вернер фон Браун, родился около Весеннего Равноденствия, а посему вынужден был противостоять миру с этой наисингулярнейшей из всех сингулярных точек Зодиака… Ну и не упускайте из виду, откуда изначально есть пошли эти Масонские Таинства. (Загляните в Ишмаэля Рида. Он про это знает больше, чем вам расскажут тут.)