Он уже был на середине лестницы – в толстой шинели, на плечах золотятся офицерские погоны, на фуражке блестят капли дождя. В одной руке – компактный саквояж для однодневных поездок, в другой – прочная парусиновая сумка с веревочными ручками.

Джереми. У нее ноги подкосились от облегчения, и, чтобы не упасть, ей пришлось уцепиться за перила. Не вор, не насильник, не убийца, а единственный человек, которому она могла бы обрадоваться в этот момент.

– Джереми!

Он остановился и поднял голову, в беспристрастном свете потолочной лампы стала заметна худоба его лица под козырьком фуражки.

– Боже милостивый, да это же Джудит!

– А ты думал кто?

– Сам не знаю. Но я, как только открыл дверь, сразу понял, что в доме кто-то есть: вижу, свет горит.

– А я думала, ты в море. Что ты здесь делаешь?

– То же самое я мог бы спросить у тебя. – Он поднялся к ней, поставил свой багаж на пол, снял мокрую фуражку и, наклонившись, поцеловал ее в щеку. – А почему это ты встречаешь мужчину в ночной рубашке?

– Я уже была в постели.

– Надеюсь, одна?

– Я больна, если хочешь знать, простудилась. Чувствую себя отвратительно.

– Тогда живо обратно в постель.

– Нет, я хочу поговорить. Ты останешься на ночь?

– Вообще-то, собирался.

– Ну вот, а я спальню заняла.

– Ничего страшного, я посплю в компании с гладильной доской и одеждой Дианы. Я уже спал там раньше.

– Сколько ты пробудешь?

– Только до утра. – Он повесил фуражку на верхушку последней балясины и начал расстегивать шинель. – Я должен успеть на семичасовой поезд.

– Так откуда ты сейчас?

– Из Труро. – Он выпростался из шинели и накинул ее на перила. – Меня отпустили, съездил на пару деньков в Корнуолл к родителям.

– Мы не виделись целую вечность.

Она и сама не помнила, сколько времени прошло. А вот Джереми помнил.

– С того самого дня, когда я заезжал к тебе в Дауэр-хаус попрощаться.

– Это было словно в другой жизни. – Вдруг ей пришло в голову кое-что действительно серьезное. – Слушай, в доме есть нечего. Только буханка хлеба да пара ломтиков бекона. Ты очень проголодался? Магазин на углу уже закрыт, но…

– Но что? – засмеялся он.

– Ты можешь поужинать в какой-нибудь гостинице, в «Роял-корте» например.

– Ну нет, не очень-то охота туда тащиться.

– Знала бы я, что ты придешь…

– Не сомневаюсь, ты бы испекла торт к моему приходу. Но не беспокойся, мой дар предвидения меня не подвел. Мама собрала мне кое-что в дорогу. – Он пнул ногой парусиновую торбу. – Тут вот.

Джудит заглянула в сумку, в глубине поблескивало стекло бутылки.

– Ага, вижу, тебя учить жить не надо.

– Не стоило мне тащить это наверх – весит тонну. Я хотел оставить сумку на кухне, но увидел свет и сразу решил выяснить, кто бы это мог быть.

– Кому еще здесь быть, кроме меня? Или Афины. Или Лавди. Руперт воюет в пустыне, а Гас – на Востоке.

– Да, но есть еще много других. Нанчерроу стал вторым домом или чем-то вроде круглосуточной столовой для молодых офицеров. Они приезжают с аэродрома Калдроус и учебного лагеря морской пехоты на Бран-Торе. Каждый, кому удастся заслужить симпатию Дианы, получает от нее копию ключа.

– Этого я не знала.

– Так что клуб открыт уже не только для избранных. Ты часто здесь бываешь?

– Не очень. Иногда, в выходные.

– И сейчас как раз такой выходной?

– Да. Но завтра мне нужно возвращаться в Портсмут.

– Жаль, что я не могу остаться. Я бы пригласил тебя пообедать.

– Но ты не можешь.

– Не могу. Хочешь выпить?

– Так ведь ничего нет.

– Зато есть в моем волшебном мешочке. – Он наклонился и поднял его, с виду абсолютно неподъемный, внутри звякнуло. – Пошли, покажу.

Он повел ее вниз, и, когда они пришли в маленькую кухню, поставил свою торбу на стол и начал ее разгружать. Босым ногам Джудит было холодно на коричневом линолеуме, и она села на другой край стола. Она словно присутствовала при распаковке рождественского подарка – одна за другой из сумки извлекались на свет удивительные вещи, и всякий раз это было неожиданностью. Бутылка виски «Блэк-энд-уайт». Бутылка джина «Гордонз». Два лимона. Апельсин. Три пакета хрустящего картофеля и фунт деревенского сливочного масла. Порядочный брусок горького шоколада и, наконец, нечто странное, завернутое в газету, всю пропитанную кровью.

– Что там такое? – полюбопытствовала Джудит. – Отрубленная голова?

– Мясо для бифштексов.

– Мясо?! Откуда? И масло настоящее. Твоя мать на черном рынке купила?

– Подарки от благодарных пациентов. Холодильник работает?

– Конечно.

– Это хорошо. А лед есть?

– Должен быть.

Он открыл холодильник и положил масло и кровавый сверток рядом с жалкими остатками ужина Джудит и Хетер, потом вынул лоток с кубиками льда.

– Что будешь пить? При простуде я бы рекомендовал тебе стаканчик виски. Значит, виски с содовой?

– Содовой нету.

– Спорим?

И он нашел сифон, упрятанный в какой-то дальний буфет. Из другого достал стаканы, потом вытряхнул из лотка лед, разлил виски и разбавил водой из сифона. Он подал высокий стакан с заманчиво шипящей жидкостью Джудит:

– Твое здоровье.

Они выпили. Джереми испустил облегченный вздох, видно было, как он сразу расслабился.

– Мне это было просто необходимо.

– Хорошо как! Вообще-то, я не пью виски.

– Иной раз не повредит. А тут холодно. Пойдем наверх.

И они поднялись в гостиную – Джудит впереди, Джереми следом – и расположились у огня; он сел в одно из кресел, она устроилась, поджав ноги на коврике перед камином (поближе к теплу).

– Хетер Уоррен была здесь сегодня. Мы пили чай с тостами. Потому я и приехала из Портсмута – с ней встретиться. Мы пообедали в ресторане, а потом пошли на концерт, но она спешила на поезд, ей надо было возвращаться на свою секретную службу.

– А концерт где был?

– В Альберт-холле. Уильям Уолтон и Рахманинов. Хетер дали билеты. Да ты расскажи лучше о себе. Чем ты занимался все это время?

– Обычной рутиной.

– Ты в увольнении?

– Вообще-то, нет. Я приехал в Лондон на встречу с их светлостями в адмиралтействе. Меня повысили в чине – лейтенант мед-службы.