и вправду шутишь и пробуешь, — продолжал Янко с убийственным хладнокровием. — Мне некогда ждать… да и тебе оттого не легче… Вижу, ты трус… и повеситься не можешь.

Тумр ясно сознавал смысл последних слов: в другое время он бы почувствовал себя смертельно оскорбленным, но теперь, не слушая дурачка, не глядя на него, он сунул голову в петлю, оттолкнул бревно, служившее подмостком, и повис. Янко спокойно встал с места, поклонился трупу цыгана и медленно потащился в село.

— Хорошо сделал! — подумал дурачок. — И себе, и другим был в тягость! Нечего сказать, осудил себя поделом и без лишних хлопот отдал душу черту… Мотруне с дочкой теперь будет полегче, а его никто не пожалеет… кроме меня, быть может. Не будь он цыган, из него вышел бы славный парнюга. Как избу строил, любо было смотреть. Эх, кабы не эта проклятая девка! Замучил ведь жену, мне самому хотелось ему петлю на шею… Ну, теперь все кончено! Вдова! Вдова! Все-таки легче будет…

Тут Янко закинул за плечи вязанку валежника и, затянув песню, медленно и спокойно потащился домой.

XXXI

Поздно ночью у очага сидела Мотруна и качала люльку, приготовленную дурачком. Печальная песня шевелила ее уста, но мысли блуждали далеко.

В тот день Мотруна почти не видела Тумра, и беспокойство начинало овладевать ею. В последнее время, после того, как цыгане поселились в Стависках, Тумр только на ночь приходил домой и, не говоря жене ни слова, бросался на жесткую скамью, Мотруна могла подслушивать тяжкие вздохи, вырывавшиеся из его разбитой груди. На дворе завывал ветер, и свежий вихрь, ударяясь в непрочную стену избушки, потрясал ее до основания, Мотруна поминутно прикрывала дитя, подкладывала хворост и трепетно ждала, не послышится ли шум шагов и скрип ветхой двери.

Но напрасно она ждала, прислушивалась, дрожала, никто не возвращался в хату за селом, она утешала себя, наконец, мыслью, что муж остался ночевать в цыганском таборе. Когда уснуло дитя, она задремала, сидя у люльки, ко малейший шелест прогонял дремоту. Наступило утро, затих ночной ветер, а Тумр не возвращался. Мотруна поминутно выходила на дорогу и долго смотрела во все стороны — напрасно. Солнце уж поднялось высоко и забросило свой луч в жилище цыгана, а хозяин еще не приходил.

— Боже мой, когда же он придет? — говорила Мотруна, ломая руки и подходя то к окну, то выглядывая из двери на тихую дорогу. — Неужели Янко говорил правду, что цыгане уведут его, что он бросит меня одну с ребенком? Нет, это невозможно! Он заболел… послать бы… да кого ж?

Конечно, один Янко мог оказать ей эту услугу, Мотруна, взяв на руки свою драгоценную ношу, готова была выйти, как на пороге появилась Яга.

Мотруна обрадовалась этой неожиданной встрече.

— Что с ним?

Цыганка пожала плечами и таинственно приблизилась к Мотруне.

— Вечор был у нас… был… такой страшный… Потом видели, он бежал по полю… Аза говорила мне, что он выругал ее и грозился сделать себе что-то дурное.

— Пойдем искать его! — крикнула Мотруна.

— Оставь, голубушка, — сказала Яга, удерживая ее за руку, — напрасно! Чему быть, того не миновать, со вчерашнего дня много уплыло воды. Твоего мужа уж, верно, нет на свете.

Яга так холодно и спокойно произнесла эти слова, что Мотруна вскрикнула.

— Ну, что ж делать? — холодно начала старуха. — Ты еще молода, горю пособить нетрудно, найдешь другого! Вот нам, старухам…

Утешение цыганки было так же страшно, как и самое известие, но возможно ли было ждать от нее чего-нибудь другого?

— Я побегу, я найду его! Может быть, он заблудился! — закричала Мотруна и, оттолкнув Ягу, собиравшуюся взять дитя, бросилась на дорогу и побежала вдоль кладбища, сама не зная куда.

Цыганка не последовала за нею, но лишь только Мотруна скрылась за холмом, она вошла в избу и начала шарить по всем углам.

Увидев цыганский табор, Мотруна остановилась и долго не могла решиться идти далее, наконец, рассудив, что одни цыгане могут сообщить ей верные известия о Тумре, она пошла к шатру.

Бедное дитя, встревоженное непомерной качкой, уже начинало плакать, но Мотруна не останавливалась и только сильнее прижимала его к груди. Наконец она увидела костер и встретила Апраша, несшего воду в жестяных ведрах.

— Не видел ли ты Тумра? — спросила она.

— Тумра? — сказал Апраш, пристально глядя в изнуренное лицо женщины. — Он, должно быть, твой муж? Вчера он был здесь. Что же? Разве не ночевал дома?

— Нет, нет! — вскрикнула Мотруна в нетерпении.

— Ну, так никогда не воротится, — холодно отвечал цыган и пошел далее.

Мотруна осталась на месте, не зная, что делать, и не смея просить помощи у цыгана. Опять она вспомнила Янко и пошла в село. Поднимаясь на вершину горы, Мотруна встретила Азу, бледную, усталую.

Они измерили друг друга проницательными взглядами и остановились. Посещение Мотруной табора показалось цыганке происшествием необыкновенным.

— Что случилось с Тумром? — спросила Аза, быстро приближаясь к Мотруне.

— А тебе-то что? — гневно произнесла Мотруна.

— Мне? — с насмешливой улыбкой отвечала цыганка. — Ты не знаешь, кто я?

— О, я узнаю тебя! — воскликнула Мотруна. — Ты Аза!

— Да, Аза, где же Тумр? Что с ним? Говори скорее!

— Вероятно, ты лучше знаешь, где он?

— Так он не возвращался в избу? — поспешно спросила Аза.

— Нет! — тихо произнесла несчастная женщина.

Аза заломила руки, завыла по-цыгански и грохнулась о землю. Мотруна испугалась.

— Она знает! — вскрикнула Мотруна. — Она убила его!

Вдруг Аза, одушевившись надеждой и собрав все силы, встала, оглянулась, сделала несколько шагов по направлению к лесу и побежала в усадьбу. Она бежала так быстро, что Мотруне нечего было и думать следовать за нею. Бедная женщина, заливаясь слезами, пошла к своей избушке, между тем, как толпа цыган, вызванная из-под шатра криком Азы, любопытными взорами преследовала ее и, указывая пальцами, кричала:

— Вот, вот жена Тумра!

Аза давно уже скрылась за возвышением. Преследуемая мыслью об опасности, угрожающей Тумру, она добежала до барского двора, ни разу не переводя духа. Ей казалось, что еще есть возможность спасти несчастного, и она бежала к Адаму просить, чтобы он послал людей во все стороны искать пропавшего цыгана.

— Спаси! Помоги! — закричала Аза, вбежав в комнату, где Адам сидел, развалившись в креслах. — Вчера Тумр хотел лишить себя жизни, а вот и до сих пор нет его ни в избе, ни в таборе: разошли людей искать!

— А мне какое дело? — почти с завистью сказал Адам, выпуская облако дыма.

— Но мне есть дело! Слышишь! Мне!.. Мне!.. — кричала она, дергая