– Петух говорит, вы чувствуете, что кто-то наблюдает, как вы наблюдаете за Коди Харвудом, – говорит сфера из ртути, пульсируя от звуков собственного голоса, в ее поверхности отражается оживленная улица с бегущими автомобилями.

– Может, просто артефакт, – возражает Лейни, жалея уже, что вообще рассказал об этом Петуху, тот ведь известный параноик. – Побочное действие «пять эс-би».

– Мы так не думаем, – отвечает кот, пристроив драную одноглазую морду на холмик застопоренных данных. Зевая, он обнажает серовато-белые десны и единственный желтый клык. Его глаз смотрит с яростью, не мигает. – Мы установили, что за вашими наблюдениями действительно наблюдают.

– Но не сейчас, – говорит Ливия.

– Потому что мы сконструировали эту завесу, – говорит кот.

– Вы знаете, кто это делает? – спрашивает Лейни.

– Харвуд, – отвечает Ливия; сфера из ртути деликатно колышется.

– Харвуд? Харвуд знает, что я наблюдаю за ним?

– Харвуд, – говорит кот, – ввел себе «пять эс-би». Через три года после того, как вас выпустили из гейнсвилльского приюта.

Лейни с внезапным ужасом осознает себя существом из плоти и крови, осознает плачевное состояние своего здоровья. Своих легких, перетруженных в картонной коробке посреди бетонной утробы станции Синдзюку.

Харвуд. Так вот кто мерещился ему в качестве божественного присутствия.

Харвуд, который…

Такой же, как он, Лейни.

Харвуд, который видит, как теперь понимает Лейни, узловые точки. Который видит, из чего вырастает история. Так вот почему он находится в самом сердце назревающего кризиса, этой неизвестности, которую Лейни никак не может охватить целиком. Конечно же, Харвуд там.

Потому что Харвуд в определенном смысле и есть причина.

– Откуда вы знаете? – слышит Лейни свой голос и силой воли пытается превозмочь бренность тела. – Вы в этом уверены?

– Мы нашли лазейку, – мелодичным звоном отзывается Ливия, сфера растягивается, как учебное пособие по топографии, превращая отражения бегущих авто в ожившие фрагменты гравюр Эшера, которые движутся по окружности, отражаясь друг в друге. – Петух приказал, и мы сделали.

– А он знает об этом? – спрашивает Лейни. – Харвуд знает?

– Видимо, он не заметил, – мурлычет кот; кровавая короста там, где было ухо.

– Вот, посмотрите, – говорит Ливия, не пытаясь скрыть гордость.

Морщинистая поверхность зеркальной формы растекается, идет рябью, на Лейни смотрят серые глаза молодого и очень серьезного человека.

– Вы хотите, чтобы мы убили его? – говорит молодой человек. – Или я вас неправильно понял?

– Вы понимаете меня правильно, – отвечает Харвуд; голос знаком Лейни, его ни с чем не спутаешь, хотя сейчас в нем слышится усталость.

– Знаете, лично я считаю, что это удачная идея, – говорит молодой человек, – вот только если бы вы дали нам время на подготовку… Я предпочитаю выбрать время и место самостоятельно.

– Нет, – отвечает Харвуд, – действуйте по обстоятельствам.

– Конечно, вы не обязаны раскрывать мне причину, – говорит молодой человек, – но мне все-таки интересно. Ведь мы давно советовали его убрать, как только заключили с вами договор.

– Теперь время настало, – отвечает Харвуд. – Момент наступил.

Ветер развевает темный шарф молодого человека. Шарф трепещет, изображение мелькает.

– А что насчет того рентакопа?

– Уберите его, если покажется, что он думает бежать. В противном случае было бы полезно его допросить. Он тоже каким-то образом здесь замешан.

Ливия, вращаясь, вновь становится сферой.

Лейни, закрыв глаза, нащупывает в наэлектризованной тьме свой успокоительный сироп. Он чувствует, как ненавидящий желтый глаз наблюдает за ним, ему кажется, что это глаз Харвуда.

Харвуд знает.

Харвуд ввел себе «5-SB».

Харвуд такой же, как он.

Но у Харвуда есть своя программа – которая, хотя бы отчасти, и порождает всю ситуацию.

Лейни отвинчивает крышку. Глотает голубой сироп. Ему нужно подумать.

44

Только стоит подумать

Дождя больше не будет, решает Шеветта, съежившись под скиннеровской курткой.

Она сидит на скамейке за штабелем пустых курятников, понимает, что нужно куда-то идти, но не может сдвинуться с места. Все думает об умершем тут Скиннере и о словах Фонтейна. Ручка ножа, лежащего во внутреннем кармане, упирается ей под левую ключицу – так она сгорбилась. Она распрямляется, прижавшись к фанерной стенке, и пытается собраться.

Она должна найти Тессу и вернуться к фургону, и по возможности не натолкнуться на Карсона. Может, он и не заметил, как она сквозанула; тем не менее она была почему-то уверена, что искал он именно ее. Но если он ее не заметил там, наверно, в баре его уже и нет. А если все-таки видел, ему и в голову не придет, что она может туда вернуться. В любом случае, выходит, скорее он сейчас уже где-то еще. А вот Тесса, любительница пива, может, все еще и там, потому что ей точно не улыбается ночевать в мокром фургоне. Решила себе, что бар – очень даже маргинальное место, так что Шеветте бы теперь осторожно туда проскользнуть, забрать подругу и уговорить вернуться к фургону. Едва ли Карсон пойдет вынюхивать их на Фолсом-стрит, а если пойдет, с ним там живо разберутся.

Не дело сидеть здесь, рядом с пустыми курятниками, потому что это верный способ подцепить вшей – от одной мысли у нее зачесалась голова. Она встала, потянулась, чувствуя легкую аммиачную вонь куриного помета, и зашагала по верхнему ярусу в сторону города, поглядывая по сторонам, не видать ли Карсона.

Не так уж много народа кругом, и ни одного туриста. В дождь так бывает, вспомнилось ей. И вновь нахлынуло то же чувство: да, она любит мост, но больше здесь не своя. Чувство не то чтобы всеобъемлющее, но острое и глубокое, болезненное, как будто внутри засел крючок. Она вздохнула, вспомнив туманные утренние часы, когда спускалась с опорной башни с велосипедом через плечо и потом гнала до «Объединенной», гадая, приберег Банни для нее сразу же заказ, так сказать, счастливый билетик, или даст ей «мертвяк» – так они называли доставку на городские окраины. Иногда ей нравилось получать «мертвяк» – хоть повидаешь те кварталы, куда прежде не заносило. А иногда ей выпадало «чисто», что на их языке означало «заказов на доставку нет», и это тоже бывало здорово – гонишь в «Алкохолокост» или еще какой бар для курьеров и наливаешься эспрессо, пока Банни не вызовет на базу по пейджеру. Да уж, неплохие были деньки, когда она колесила на «Объединенную». И не навернулась по-серьезному ни разу, так чтобы мордой об асфальт, и копы не особо рвались тебя штрафовать, если ты девушка: можешь безнаказанно гонять по тротуарам и всячески выкобениваться. Впрочем, представить себя снова в седле, снова курьером она уже не могла, и вернулось прежнее настроение – она