Тут Арнальд обратился к окружавшим его:

– Подымите меня.

Тогда четверо положили на две пики большой щит и подняли на нем моего брата.

Король был без шлема, и седые волосы старика спускались за его спиной к седлу. Коротко стриженные волосы Арнальда светились кровью.

Тут ударили все колокола. А потом король воззвал:

– О, Арнальд из рода Лилейсов, готов ли ты уладить эту ссору по Божьему суду?

И, вскинув горделиво голову, Арнальд ответил:

– Да.

– Как и когда? – вопросил король.

– Незамедлительно, если это угодно тебе.

Тут король догадался, чего хочет брат, и, взяв обеими руками со спины длинные седые пряди, погрузился в раздумья; он молчал, пока – должно быть, волосы помогли – не придумал чего-то, а там поднял оба сжатых кулака над головой и провозгласил:

– О, рыцари, внемлите этому мятежнику!

Тут пики шевельнулись, предвещая зло. Но Арнальд заговорил:

– О, король, и вы, лорды, что нам до вас? Разве не были мы в прежние времена вольны в своих горах? Посему расступитесь, и мы опять уйдём в горы. Если же кто-нибудь попытается воспрепятствовать нам, да падёт его кровь на его же собственную голову. Посему, – он повернулся, – все, кто принадлежит к дому Лилии, от солдата до монаха, пусть уходят вместе с нами, ничего не страшась. Ибо среди всех, кто собрался вокруг короля, не найдётся ни кости, ни мышцы, способной остановить нас, а только кожа и жир.

Истинно никто не посмел остановить нас, и мы ушли.

В тот раз мы угнали скот с земель Алого Харальда.

Вообще мы не трогали стада бедняков – только лордов и знати; но с этими не церемонились, угоняя коров и овец, и лошадей, мы забирали даже соколов и собак, прихватывая одного или парочку егерей, чтобы заботились о них.

Словом, к полудню мы оставили пшеничные поля, что лежат за пастбищами или чередуются с ними, и добрались до просторной болотистой равнины, звавшейся – неведомо почему – Голиафовой землей. Знаю только, что она не принадлежала ни Алому Харальду, ни нам, а была спорной.

По краю эту равнину – кроме той стороны, откуда мы ехали – огибала каёмка холмов не слишком высоких, но крутых и каменистых. Во всём прочем равнина была совсем гладкой и ровной, а через холмы вёл только один проход, который стерегли наши люди, и вёл он к Верхнему замку рода Лилейсов.

Об этой равнине – пустынной и неизведанной – рассказывали всякое… И некоторые повести – увы! – были даже более чем верными. В старинные времена, прежде чем род наш перебрался в добрый городок, равнина эта служила местом сбора для наших людей; мы успели тогда совершить достаточно жутких и кровавых деяний для того, чтобы побагровели наши белые лилии, а голубой край превратился в огненный. Однако части этих россказней я всё же не верил, в основном, когда речь шла о людях, без явной причины сбивавшихся с дороги (ведь местность изобиловала ориентирами), а после попавших в некое известное место, позади которого открывался край, о котором нельзя было и мечтать.

– Флориан! Флориан! – проговорил Арнальд. – Ради Бога, остановись! Все уже встали и рассматривают те горы. Я всегда думал, что на семье нашей лежит проклятье. Зачем Господь запер нас там, наверху? Погляди на животных. Помилуй Бог, и они кое-что поняли! Видишь, некоторые из них уже бегут назад – к землям Харальда. Ах, мы – несчастные… Несчастные, начиная с этого дня.

Склонившись вперёд, он уткнулся лицом в гриву коня и зарыдал, как дитя.

Я ощутил такое раздражение, что мог бы просто убить брата, не сходя с этого места. Неужели он сошёл с ума? Или наши дикие деяния лишили разума его мудрую голову?

– Ты и в самом ли деле брат мой Арнальд, которого я с детства считал сильным и крепким духом? – спросил я. – Или ты тоже изменился, как все и всё вокруг. Что ты хочешь этим сказать?

– Гляди! Гляди же! – скрипнул он в муке зубами.

Я поднял глаза: куда же подевался единственный проход в кольце суровых скал? Ничего: враг позади, а перед нами – эта мрачная стена… Нечего удивляться тому, что люди пытаются отыскать поддержку в глазах соседа и не находят её. Тем не менее мне не хотелось верить ни старинным историям, которых я наслушался в детстве, ни повести, во всей очевидности открывавшейся для меня собственным зрением.

Бодрым голосом я позвал:

– Хью, приблизься ко мне!

Сквайр подъехал.

– Что ты думаешь обо всём этом? Какая-нибудь уловка Харальда? Мы отрезаны?

– Что я думаю? Сэр Флориан, да простит мне Господь всё, что я думал когда-то. Я навсегда отказался от этого занятия давным-давно, после того, как тридцать лет назад подумал, что Дом Лилии заслужил все ниспосланные ему Богом несчастья. Поэтому я отказался от всяких там дум и занялся войной. Но если ты полагаешь, что Харальд имеет ко всему этому какое-то отношение, что ж… Хотелось бы, помилуй Бог, иметь возможность подумать такое.

Тупая тяжесть придавила моё сердце. Неужели род наш всё время служил дьяволу? Я-то думал, что мы – Божьи слуги.

День выдался тихим, и самый лёгкий ветерок веял нам в спину. Я посмотрел в лицо Хью, не зная, как ответить ему. Он разумел в войне больше всех, кого я встречал до того дня и после него; обоняние и слух его были много острее, чем у любого пса, глаза – зорче, чем у орла… И сейчас он внимательно слушал. Лёгкая улыбка коснулась его лица, Хью пробормотал:

– Да! Думаю так, и воистину, это лучше и намного лучше.

Потом он привстал в стременах и крикнул:

– Ура Лилиям! Мария бьёт!

– Мария бьёт! – Откликнулся я, не зная причины такого восторга.

Приподняв голову, мрачно улыбнулся и брат мой. Тут и мой слух ясно уловил зов трубы… вражеской.

– Значит, это был просто туман, – заметил я, потому что проход между гор теперь был отчётливо виден.

– Ура! Только туман, – провозгласил с пылом Аркальд. – Мария бьёт!

И все мы обратились мыслью к битве… Разве есть счастье, равное этому?

Нас было пять сотен: двести копейщиков, остальные – стрелки. И те, и другие – отборные люди.

– Скольких врагов нам ожидать? – спросил я.

– Не менее тысячи, возможно, и больше, сэр Флориан.

Кстати, брат мой, Арнальд, посвятил меня в рыцари ещё до того, как мы оставили добрый город, и Хью нравилось величать меня с почётной приставкой. Кстати, а как это вышло, что его самого никто не посвятил в рыцари?

– Пусть каждый проверит своё оружие и коня, отъедем подальше от глупого коровьего отродья! – выкрикнул Арнальд.

Ответил Хью:

– Они будут здесь через час, прекрасный сэр.

Отъехав подальше от животных, мы спешились, поели и попили сами, накормили и напоили лошадей, после же подтянули подпруги, нахлобучили на головы шлемы, похожие на внушительные пустые горшки, – все кроме Арнальда, чью ржаво-рыжую голову многие годы в бою прикрывала лишь шевелюра, – и встали возле лошадей, оставив между собой и соседом место для отступления стрелков; те уже готовили стрелы, поставив свои вехи перед небольшим участком, заросшим торфяным мхом. Мы ждали, и, наконец, вымпелы высоко взлетели над возделанным полем, а потом конные копыта застучали по спёкшейся земле равнины… Лучники пустили первые стрелы…