— Ну рассказывай! — потребовала Сэнди, и Чавез повторил новость во второй раз, пока его босс раскуривал кубинскую сигару. Он ненавидел курение, и Сэнди, как медсестра, вряд ли одобряла этот порок, но по случаю такого дня оба смягчились. Миссис Кларк обняла Динга. — Джон Конор?

— Ты знала? — спросил Джон Теренс Кларк.

Сэнди кивнула.

— Пэтси сказала мне на прошлой неделе.

— Но мы хранили это в секрете! — возразил молодой отец.

— Я ее мать, Доминго! — напомнила Сэнди. — Завтрак?

Мужчины посмотрели на часы. Было чуть больше четырех утра, наступал день, и они согласились.

— Знаешь, Джон, все это имеет глубокое значение, — сказал Чавез. Его тесть обратил внимание, что Доминго мог переключаться с одного акцента на другой в зависимости от обстановки и темы разговора. Накануне, допрашивая арестованных террористов ИРА, он говорил как типичный член уличной банды из Лос-Анджелеса, пересыпая свою речь бандитскими эвфемизмами и испанским акцентом, но во время серьезного разговора он превращался в мужчину с университетской степенью магистра, и акцент полностью отсутствовал. — Я — папа. У меня есть сын. — За этим последовала удовлетворенная улыбка, полная благоговения. — Да!

— Великое приключение, Доминго, — согласился Джон, пока его жена готовила бекон.

Он налил кофе.

— Что?

— Создать настоящего человека. В этом и заключается великое приключение, сынок, и, если ты не справишься с этой задачей, на что тогда годишься?

— Похоже, что вы, ребята, успешно с ней справились.

— Спасибо, Доминго, — сказала Сэнди, стоящая у плиты. — Нам пришлось немало потрудиться.

— Больше пришлось трудиться ей, чем мне, — заметил Джон. — Я часто отсутствовал, играя в оперативника. Черт побери, даже пропустил три Рождества. За это не может быть прощения, — объяснил он. — Такое магическое утро, а ты проводишь его где-то там.

— И чем ты занимался?

— Два раза был в России, один раз в Иране, — каждый раз вывозя людей. Два прошли успешно, но один оказался неудачным. Я потерял его, и с ним обошлись очень круто.

Русские никогда не прощают государственной измены. Его расстреляли через четыре месяца. Это было плохое Рождество, — закончил Кларк, вспоминая, каким печальным оно было. Он видел, как сотрудники КГБ скрутили того человека меньше чем в пятидесяти метрах от него, видел лицо, повернутое к нему, взгляд отчаяния на обреченном лице. Ему пришлось отвернуться и спасать жизнь по каналу, который он создал для двоих, зная, что он бессилен что-нибудь предпринять, но все равно чувствуя себя последним дерьмом. Затем, наконец, ему пришлось объяснить Эду Фоули, как это произошло. Только потом он узнал, что его агента «сжег», продал крот КГБ, работавший внутри самого здания ЦРУ. И этот ублюдок все еще жив в федеральной тюрьме, в камере с кабельным телевидением и центральным отоплением.

— Это уже история, Джон, — сказал ему Чавез, поднимая взгляд. Они проводили аналогичные операции, но команда Кларк — Чавез ни разу не потерпела неудачу, хотя некоторые операции были безумно опасными. — Ты знаешь самое забавное?

— Что именно? — спросил Джон, пытаясь догадаться, а не будет ли это тем самым чувством, которое испытывал он.

— Я знаю, что могу теперь умереть. Когда-нибудь, я имею в виду. Этот маленький парень, он переживет меня. Если не переживет, значит, я сделал что-то не так. Я не могу допустить этого, верно? Я несу ответственность за Джона Конора. Когда он станет взрослым, я постарею, и когда он достигнет моего возраста, мне будет уже за шестьдесят.

Господи боже мой, я никогда не думал, что стану старым, ты меня понимаешь?

Кларк улыбнулся.

— Да, я тоже не думал. Не волнуйся, парень. Теперь я, — он едва не сказал «гребаный», но вспомнил, что Сэнди не нравится этот эпитет, — проклятый дедушка. Я тоже никогда не предполагал, что стану дедушкой.

— Это совсем не так плохо, Джон, — заметила Сэнди, разбивая яйца над сковородой. — Мы избалуем его и отдадим обратно. Пожалуй, так и будет.

Это не случилось с ними самими, по крайней мере по линии Джона. Его мать давно умерла от рака, а отец скончался от сердечного приступа на работе, когда пытался спасти детей из горящего жилого дома в Индианаполисе, в конце шестидесятых. Джон подумал о том, знали ли они, что их сын вырастет, затем постареет и станет, наконец, дедушкой. Этого никто не знает, верно? Великая последовательность жизни. Кем будет Джон Конор Чавез, когда вырастет? Богач, бедняк, нищий, вор, доктор, юрист, индейский вождь? Это будет, главным образом, работа Доминго и Пэтси, и ему приходится надеяться, что они хорошо справятся. Наверно, справятся. Он знал свою дочь и знал Динга почти так же хорошо. С первого дня, когда он встретил молодого солдата в горах Колорадо, он знал, что в этом парне есть что-то особенное, молодой Доминго вырос и расцвел. Доминго Чавез был более молодой версией его самого, человеком чести и храбрости, сказал себе Кларк, и потому он будет достойным отцом, подобно тому, как он стал достойным мужем. Великая последовательность жизни, снова сказал себе Джон, отпивая кофе и пуская сигарный дым, и если это еще один верстовой столб на пути к смерти, пусть будет так. Он прожил интересную жизнь, и его жизнь имела значение для других, как для Доминго, и, как они все надеялись, для Джона Конора. Что за черт, он ведь еще не умер, правда?

* * *

Попасть на рейс в Нью-Йорк оказалось труднее, чем он предполагал. Все рейсы были заполнены, и, наконец, Попову удалось достать билет в туристском классе в хвостовом салоне старого «Боинга-727» компании «Юнайтед». Ему не понравилось узкое кресло, в которое пришлось втискиваться, зато полет длился недолго. Прилетев в аэропорт Ла-Гардия, он направился к стоянке такси, проверяя по пути внутренний карман своего пиджака. Там он нашел документы, которые помогли ему пересечь Атлантику.

Они хорошо послужили ему, но теперь им пришел конец. Выйдя наружу и вдохнув вечерний воздух, Попов постарался незаметно бросить их в мусорный контейнер и лишь после этого подошел к такси. Он устал. Его день начался сразу после полуночи по американскому времени Восточного побережья, он не смог заснуть во время перелета через Атлантику, и его тело — как это говорят американцы — двигалось на автопилоте с пустыми баками. Возможно, этим и объясняется его профессиональный промах.

Через тридцать минут Попов вышел из такси на расстоянии нескольких кварталов от своей квартиры в центре Манхэттена. В это время мусоровоз с несколькими уборщиками в кабине проезжал мимо терминала «Юнайтед Эрлайнз», забирая мешки с мусором в контейнерах. Их работа была механической и относительно тяжелой для уборщиков, большинство которых приехали в Америку из Пуэрто-Рико. Мусоровоз останавливался у каждого контейнера, они подходили к контейнеру, поднимали металлическую крышку, вытаскивали отуда тяжелый пластиковый мешок с мусором, затем вываливали мусор в контейнер на колесах, подвозили его к мусоровозу, и, опорожнив контейнер, ехали к следующему. Позднее мусор будет погружен в грузовики, и они отвезут его на Стейтен-Айлэнд, где им заполняли участок залива для дальнейшего освоения и строительства на нем. Эта скучная работа была хорошим упражнением для мускулов, и многие из мусорщиков носили с собой портативные радио, чтобы скоротать время на этой работе.