– Знаешь, дядя, Моисей ужасно виноват, он обрек нас, евреев, и не только, на бесчисленные несчастья, поражения, бедствия и страдания, а потом оставил свой народ…

– Он перешел в другую религию… – вставляет Яков, а Добрушка возвращается в свое кресло, однако придвигает его так близко к дядиному, что их лица оказываются на расстоянии ладони друг от друга.

– Скажи мне, я прав? Иисус пытался спасти нас, и он был близок, но его идею извратили, как и идею Магомета.

Яков говорит:

– Законы Моисея – бремя и убийство для народа, но божественное учение совершенно. Ни одному человеку или существу не посчастливилось услышать их, но мы верим, что сумеем услышать. Тебе это известно, да?

Моше Добрушка энергично кивает.

– Вся истина заключается в философии Просвещения, в знании, которым мы можем обладать, оно освободит нас от страдания…

Шейндел встревожена тем, что видит сквозь стекло веранды, она мгновение колеблется, а затем решительно стучит и открывает дверь, чтобы сказать: подано скромное угощение.

О доме у собора и поставке барышень

Сразу, в первый же год, на Петербургер гассе начинают прибывать гости, и в доме делается шумно. Флигели заняты, а те, кто не поместился, снимают квартиры в городе: в сонный Брюнн вливаются новые силы, поскольку почти все приезжающие – молодежь. Поскольку учатся только по утрам и в остальное время заняться нечем, Господин объявляет муштру, и теперь двор наполняется разноязыким гулом: мальчишки из Польши, Турции, Чехии и Моравии, «немчики», как их называет Яков, отрабатывают строевой шаг. Хозяева дома в Брюнне не скупятся и заказывают форму, а потом, когда все в нее облачаются, Господин делит свою маленькую армию на полки. На столе у него разложены эскизы мундиров, знамен и планы расположения отрядов. Каждое утро Господин начинает одинаково. Выходит на балкон и, прислонившись к каменной балюстраде, заявляет марширующим:

– Кто не будет внимательно меня слушать, тот не сможет остаться при моем дворе. А кто станет здесь ругаться, тот немедленно будет отстранен от всего. Если кто скажет, что цель, к которой я стремлюсь, плоха или напрасна, также будет исключен.

Иногда он еще добавляет, чуть тише:

– Когда-то я шел, чтобы сносить, выкорчевывать, а теперь прививаю и строю. Я хочу привить вам королевские привычки, ведь ваши головы предназначены для того, чтобы носить корону.

Каждый месяц при дворе на Петербургер гассе принимают десятки паломников. Одни приезжают навестить Якова, другие, молодые, остаются надолго. Это честь для девиц и холостяков – провести год в служении Господину. С собой они привозят деньги, которые немедленно передают интенданту.

Дом на Петербургер гассе крепкий, трехэтажный. Тяжелые деревянные ворота закрывают въезд во внутренний двор, где находятся конюшня, каретные сараи, дровяной сарай и кухня. Комнаты, выходящие окнами на Петербургер гассе, что ведет к собору Петра и Павла, – красивее всех, хотя огромный собор их затеняет; те из них, которые на втором этаже, занимают Господин и госпожа Эва, а также Рох и Юзеф, когда приезжают из Варшавы. Здесь же покои для самых важных гостей, для особо почитаемых братьев и сестер. Когда в Брюнне гостят старшие – Воловские, Яковский, Дембовские или Лабенцкие, – они здесь останавливаются. В конце левого крыла – кабинет Господина, где он принимает своих гостей. С посторонними беседуют внизу, прямо во дворе. Есть также большой зал: прежний владелец устраивал там балы, теперь это место предназначено для встреч и занятий. А со двора – вход в Kindergarten[195], где обучают младших детей. Господин не любит, когда рядом младенцы, поэтому родившие женщины на некоторое время покидают Брюнн и возвращаются в Польшу, к родным, разве что Господин решит иначе – молоко некоторых ему по вкусу.

На третьем этаже, и с улицы, и со двора, имеются комнаты для мужчин и женщин, а также для гостей. Их довольно много, и все равно они не могут вместить всех приезжающих в Брюнн. Господин не разрешает супружеским парам селиться вместе. Он сам решает, кому с кем быть, и, кажется, никаких разногласий ни разу не возникало.

Понятно, что атмосфера располагает к флиртам и романам. Порой тот, к кому Господин уже благоволит, просит о возможности кого-нибудь приблизить. Господин либо позволяет, либо нет. Так случилось недавно с дочерью Езежанского, Магдой Голинской, которая, несколько смущаясь, умоляла Господина разрешить ей иметь отношения с Яковом Шимановским из личной охраны Господина, хотя она уже замужем за Яковом Голинским, оставшимся в Польше, – его удерживают там дела. Господин долго не давал согласия, но однажды, восхищенный великолепной выправкой и красотой Шимановского, наконец сдался. Потом оказалось, что напрасно.

На задах, за домом и конюшнями, на склоне – небольшой огород, засаженный в основном лекарственными травами и петрушкой. Груша, которая дает очень сладкие плоды, привлекает ос со всего Брюнна. Там, под этой грушей, в теплые вечера собирается живущая в доме молодежь, а также те, кто снимает квартиры в городе. Здесь кипит жизнь. Порой молодые люди приносят с собой инструменты, играют и поют: языки смешиваются, мелодии накладываются друг на друга. Они музицируют, пока кто-нибудь из старших не прогонит – тогда, испросив разрешения, отправляются в сквер у собора.

Лошадей в конюшнях не держат постоянно, разве что одну пару, которая необходима для одного небольшого экипажа на каждый день. Остальные стоят в конюшнях за городом. Красивые жеребцы, все пары разные. Когда Господину нужно ехать, он посылает кого-нибудь в Обровиц верхом и тот возвращается с уже запряженной каретой.

В собор Господину ездить не приходится. Он в двух шагах. Из окон видны массивные каменные стены; колокольня царит над городом. Когда звонят колокола, все собираются во внутреннем дворе, празднично одетые, и образуют процессию. Первыми идут Господин и Эва, потом старшие, а затем молодежь – во главе с сыновьями Якова, которые недавно присоединились к отцу и сестре. Открывают ворота, и все медленно направляются к собору. Путь короткий, поэтому такое ощущение, что они смакуют каждый шаг, дабы любопытствующие могли наглядеться вволю. Жители Брюнна заранее занимают места, чтобы посмотреть на эту процессию. Самое сильное впечатление всегда производит Господин, просто-таки родившийся королем, – высокий и широкоплечий, он кажется еще выше ростом из-за фески, которую почти никогда не снимает, и просторного королевского плаща с горностаевым воротником. Люди разглядывают его турецкие туфли с загнутыми носами. Эва тоже привлекает взоры – одетая по последней моде, с высоко поднятой головой, в светло-салатовом или розовом, плывет рядом с отцом, словно облако, и взгляды толпы соскальзывают с нее, точно она существо, сделанное