— Но ведь тлан-имасы оказались грозными противниками. Неужели джагаты никогда не пытались хоть как-то урезонить соплеменников?

— Если оставить в стороне джагатских тиранов, испорченных властью… находились здравые головы. Пытались, и не раз. Но у джагатов была врожденная надменность, и там, где нужно было поступиться своими интересами, она всегда одерживала верх. Каждый джагат — будь то мужчина или женщина — замыкался исключительно на себе, на своих нуждах и потребностях. Страдая от тлан-имасов, джагаты тем не менее относились к ним как к муравьям, ползающим в траве, или как к самой траве. Ну, есть и есть. Мешают — раздавим. Тлан-имасы были более молодой, горячей расой, и их такое пренебрежительное отношение сильно задевало.

— Настолько, что они решились на клятву «отказа от смерти»?

— Думаю, поначалу тлан-имасы не понимали, насколько трудно им будет уничтожить джагатов. Джагаты существенно отличались от тлан-имасов в одном: они не выставляли свою силу напоказ. Их самооборона была пассивной. Они отгораживались льдом. Ледники покрывали земли вплоть до целых континентов. Замерзали моря. Тлан-имасам было не пробраться сквозь эти преграды и не обеспечить себя пищей.

— И тогда они создали «ритуал бессмертия».

— Да, чтобы перемещаться легко, словно прах. А в эпоху льда праха было более чем достаточно.

Дюкр заметил Кольтена, стоящего у начала спуска.

— Какова длина самого опасного отрезка дороги? — спросил он Листа.

— Не менее двух лиг. А дальше начинается Ненотская равнина с ее травянистыми холмами и… племенами, ревниво оберегающими свои скудные источники воды.

— Пойду-ка я переговорю с Кольтеном, — сказал Дюкр.

— Обязательно расскажите ему, господин историк.

Да что там трагедии седой древности! «Сухой поход», как потом окрестили путь от Ватарского леса до Арена, стал летописью трагедий сегодняшнего дня. Впереди «собачью упряжку» Кольтена поджидали три больших и сильных племени. Два из них — трегины и биларды — бросались на истерзанную колонну, словно змеи. Третье племя — хундрилы — обитало на западной оконечности равнины. Столкновений с ними пока не было, хотя все шло к тому.

Невзирая на решение перебить весь скот, какую-то часть все же оставили, и она (что не менее странно) уцелела в кошмарах переправы. Однако правы были те, кто предрекал несчастным животным смерть от жажды. Так и случилось: они просто падали по дороге. К упавшей корове или козе тут же бросались свирепые виканские псы и требовали, чтобы она вставала и шла дальше. Но чаще упавшее животное уже не поднималось. Тогда его добивали люди. При разделке туши было трудно сказать, чего там больше: костей или тощего жилистого мяса.

К жажде незаметно присоединился голод. Многие жадно поглядывали на лошадей, однако виканцы категорически отказывались убивать своих четвероногих спутников и защищали их с неимоверной решимостью. Любые попытки убить виканскую лошадь могли стоить жизни, и потому смельчаков не находилось. Жалея лошадей, виканцы шли пешком, ведя их под уздцы. Совет знати направил Кольтену петицию, настоятельно требуя купить сотню лошадей. Петицию вернули Нефарию измазанной человеческими экскрементами.

«Змеиные укусы» трегинов и билардов становились все более частыми и наглыми. Стычки с ними происходили едва ли не на каждой лиге пути. Это говорило только об одном: мятежники готовят новое сражение, до которого остаются считанные дни.

А на хвосте у «собачьей упряжки» по-прежнему висела армия Корболо Дэма. В нее влилось пополнение из Тариана и других прибрежных городов и селений. Сейчас она снова в пять раз превосходила нынешнюю численность Седьмой армии и виканских полков. Похоже, Кольтена опять пытались зажать в клещи. Но пока Дэм не спешил и выжидал.

«Собачья упряжка» тоже получила пополнение, только не солдатами, а беженцами из Билана. Еле двигаясь, она приближалась к выходу из Ненот-одхана, где с юга к горизонту уходила цепь холмов. Дорога шла по единственно возможному месту — широкой долине давно пересохшей реки. Восточной границей долины служили Биланские холмы, а западной — Санифирские. Через семь лиг дорога выходила к Санимону — древнему кургану, огибала его и вступала в пределы Санит-одхана. Дальше она тянулась по Геленской равнине, Дожал-одхану и так — до самого Арена.

Кольтен предполагал, что враждебные племена встретят их у входа в Санимонскую долину. Но этого не случилось. Долина была пуста. «Собачья упряжка» казалась единственным признаком жизни в этих забытых богами местах. И только под самый вечер, когда с обеих сторон показались окаймляющие долину холмы, впереди появились очертания военных лагерей двух племен. Трегины и биларды решили дать сражение у выхода из Санимонской долины.

— Мы вымираем, — сказал Лулль, когда они с Дюкром шли к шатру командующего. — В самом прямом смысле. Я сегодня потерял одиннадцать солдат. У них от жажды распухли глотки, и туда перестал проходить воздух.

Лулль отогнал назойливую муху, вертящуюся возле его изуродованного лица.

— Я от пота уже плаваю внутри доспехов. Еще немного, и мы все станем похожи на тлан-имасов.

— Что-то я не понял аналогии, капитан.

— Я и не ждал, что вы поймете.

— Знаете, что пьют виканцы? Конскую мочу.

— Мои ребята тоже. А потом ржут во сне. Некоторые отравились и умерли.

Их обогнали трое собак: свирепый виканский кобель ко кличке Косой, такая же сильная жилистая сука и плюгавая собачонка, бежавшая следом.

— Представляете, старик, эти твари нас переживут!

На стремительно темнеющем небе вспыхнули первые звезды.

— Боги, как я устал, — прошептал Лулль.

Историк молча кивнул.

«Да, друг. Мы слишком давно находимся в пути и теперь вплотную подошли к Клобуку. Он с одинаковой готовностью принимает и смирившихся, и бунтующих. И всех встречает приветственной улыбкой».

— Послушайте, старик, вы ничего не ощущаете? Что-то носится в воздухе.

— Ощущаю.

— Может, это Клобук раскрывает нам свой Путь?

— Не знаю, капитан. Может, и так.

Они вошли в командный шатер Кольтена. Нил с Нетрой — последние из оставшихся колдунов, Сульмар, Кеннед, Балт и сам Кольтен… Каждый являл собой насмешку над былой силой и волей.

— А где Растяпа? — спросил Лулль, садясь на свой излюбленный походный стул.

— Наверное, внимательно слушает своего сержанта, — ответил Балт.

И у него от прежней усмешки осталась одна тень. Кольтен поднял глаза, дав понять, что посторонним разговорам сейчас не место.

— Сегодня вечером или ночью может что-то произойти. Большего сказать не могу. Колдуны почуяли чье-то приближение, и только. Нам нужно готовиться.

— Что ты почувствовала? — спросил Дюкр у Нетры.

Юная колдунья вздохнула и неопределенно пожала плечами.