Кое-какие из уроков, преподанные мне тем же князем Гончаровым, я усвоил. Не одним князьям дано умение словно бы мимоходом обозначать рамки отношений и заранее оговаривать приемлемые условия. Я тоже учусь. И вроде бы успешно. К примеру, Киякин и сам не заметил, как слово дал, что цены задирать не станет.

– А конкуренты в претензии не будут? Я лавку купца Липатова вроде бы приметил. Доходили до меня слухи, что вы с ним в партнёрах.

– Помилуйте, Степан Васильевич. Какой вы Липатову конкурент? У него самый дорогой чай по три рубля за фунт, а у вас самый дешёвый с пяти начинается.

– Так, товар-то какой! – вполне искренне возмутился Киякин.

– Отличный товар, – успокоил я купца, – Я до сих пор наши чаепития в Касимове с удовольствием вспоминаю. К тому же, Липатову сейчас не до мелкой торговли будет. Я его на управление Камышинской хлебной пристанью поставил.

– Вот это – ДЕЛО! – с придыханием отозвался Киякин, сумев особенным образом выделить слово и показать его значимость, – А князь Гончаров препятствовать не будет?

– Князь пообещал помощь и содействие. Я с ним и с наместником князем Константином Рюминым в другом проекте в партнёрах состою.

– И куда ж это я с суконным рылом в толоконный ряд? – чуть насмешливо сам себя спросил Киякин.

– Ровным счётом ни малейшей причины для конфуза не наблюдаю. Только что вы слово правильное нашли. Дело. Люди Дела титулами меряться не станут. Это удел бездельников. Так что, едем домой?

– Э-э… Олег Игоревич, может я всё-таки в гостиницу?

– Полноте, Степан Васильевич. У меня почти все гостевые комнаты пустуют. В одной, правда граф Игнатьев проживает, это который начальник штаба гвардейского полка Его Императорского Величия, но он, как правило, только к ночи появляется, и поужинав, сразу спать уходит. Так что никто нам не помешает ваше предложение обсудить спокойно. А завтра с утра по посёлку проедем. Есть у меня пара готовых помещений, в которых можно вашу лавку устроить. По крайней мере, хотя бы на первое время сойдут. А к весне ближе можно будет и на что-то посерьёзнее замахнуться.

– Да не в том дело. Дочь я одну побоялся оставить. В Касимове сейчас неспокойно, а охраны толковой нынче днём с огнём не найдёшь, – разродился наконец-то купец причиной своих отказов.

– О, Антонина Степановна прилетела. Так это же отлично. Думаю, они с Дарьей Сергеевной найдут, о чём поговорить, и неплохо проведут вечер, – почти искренне выразил я радость.

Почему почти? Так мне же потом, на ночь глядя, предстоит клясться и божится, что я никогда, ни ухом, ни рылом, ни в мыслях, ни в мечтах. Хм-м. Стоп. Про мысли и мечты клятвы отставить… Просто ничего не было, и точка. Короче, правда, и ничего, кроме правды. Без лишних подробностей.

– Это не та ли Дарья Сергеевна, что у вас в штурманах была? – хитро прищурился Киякин, и увидев мой кивок, с уважением добавил, – Ну, вы и хват, Олег Игоревич.

* * *

Маленькая серебристая точка шумно носилась над аэродромом, время от времени выполняя нехитрые фигуры простейшего пилотажа.

– Всё, как вы заказывали. Максимальная скорость четыреста пятьдесят километров в час, практически достигнутая высота пять тысяч метров, бомбовая нагрузка триста килограммов, – докладывал высокий, слегка сутуловатый мужчина осанистому спутнику, генеральские погоны которого скрывал накинутый поверх шинели меховой плащ.

– Кгхм-м, – раздался позади беседующих мужчин нарочито громкий кашель.

– Ну, что ещё, Панкратов? – почти не обернувшись, спросил генерал у одного из своих адъютантов, уже откровенно досадуя, что вопрос с новым самолётом он поручил курировать одному из самых въедливых офицеров, известному своей крайней неуступчивостью.

– Скорость замеряли на пустом самолёте, вылетевшем с половиной заправки топливом. Аналогично производились испытания потолка, на котором самолёт продержался всего две с половиной минуты. С бомбовой нагрузкой самолёт может пролететь сто пятьдесят-двести километров, в зависимости от ветра, затем наступает точка невозврата, – бесстрастно доложил офицер, обходясь без каких-либо шпаргалок.

– Это правда? – холодно поинтересовался генерал у своего собеседника.

– В какой-то степени… Видите ли, на макетной модели мы в основном проверяли возможности планера. Могу ответственно заявить, что они оказались на вполне приемлемом уровне. Со дня на день нам обещают новый мотор и поверьте, самолёт существенно превзойдёт параметры технического задания.

– Как человек, я вам верю, но как официальное лицо я всего лишь обязан зафиксировать либо полученный результат, либо его отсутствие. Копию моего заключения вы на днях получите. Единственно, чем я могу вам помочь, это высказанным в конце заключения собственным мнением о том, что вам требуется дополнительное время на доводку вашей модели. К нему обязательно прислушаются. Скажем, три месяца. Пожалуй, это предел моих возможностей. Этого вам достаточно?

– Да, вполне. Через три месяца вы нашу птичку просто не узнаете, – с преувеличенным оптимизмом отозвался конструктор, и даже сам почувствовал, что радость в его голосе прозвучала фальшиво.

– Что делать? Что делать? Осталось три месяца, а новый мотор до сих пор не готов, – Оскар Петрович Мендельсон бегал по кабинету, потрясая взлохмаченной шевелюрой и заламывая руки.

– Помнится, в самом начале ты утверждал, что нам и этого мотора хватит за глаза, – меланхолично заметил его собеседник, рыжеволосый боярин Артемьев.

– Утверждал, – согласился Мендельсон, воинственно задрав подбородок и поджав губы, отчего его жиденькая бородёнка заняла почти горизонтальное положение, – И сейчас готов повторить то же самое. Заодно могу напомнить, что кое-кто обещал мне любые материалы. Где они? Из того, что мне предоставили, я выжал всё, что мог. В итоге мы всё равно почти на триста килограмм утяжелили планер.

– Ты получил лучшие сорта алюминия, – развёл Артемьев руками.

– Лучшие! А мне не лучшие нужны, а те же самые! Такие же, как предки в этой конструкции использовали! – зашёлся в крик конструктор, брызжа слюной в большие фотографии старого чертежа, и тыча в них пальцем, – И уж тем более они должны быть не в том виде, в каком их поставляют. Три вида листа и шесть типоразмеров проката. И ни один из них, ни один, не соответствует нужным размерам. Лепи, Оскар Петрович, из того, что есть. Так что ли?

– Заводчик считает выпускаемый ассортимент достаточным и категорически отказывается его расширять ради мелких партий, – в очередной раз напомнил Артемьев о неудачных переговорах с производителем алюминия.

– Тогда я не знаю, что делать. Если двигатель окажется не готов, то спасти самолёт может только чудо, – Мендельсон тяжело упал в кресло и безразлично уставился в чертежи, опустив голову на руки.

– Я попытаюсь отправить человека в Пермь, на авиамоторный. Но когда он вернётся, трудно сказать, – поднялся с места боярин и вслед за ним подскочил его сын, такой же рыжий, как он, но более вихрастый. За весь разговор он слова не произнёс, что для него само по себе было подвигом.