главы, озаглавленного «Трагедии матерей–вдов». Глава начиналась почти теми же словами, что и раздел в диссертации Иванова, кем–то вырезанный из первого экземпляра. Кусочек этой главы она вчера вечером вслух читала мужу и даже трогательно прослезилась, дойдя до глубоко взволновавших ее стихов Марка Максимова о матери. Теми же стихами заканчивалась глава и в диссертации Яновского. У Иванова несовершеннолетний преступник Н–ов стрелял в мать и в ее любовника в шахтерском городке Донбасса, а у Яновского два роковых выстрела были произведены в одном из уральских городов. После трехлетнего пребывания в колонии заключенный Н–ов в диссертации Иванова уезжает в шахтерский городок Сибири, а у Яновского Н–ов находит пристанище и работу в небольшом шахтерском городке Донбасса.

Дальше Калерия читать не могла. Чувствуя нервный озноб, она встала, закурила и, терзаемая раздирающей ее сознание мыслью о том, что она должна что–то безотлагательно сделать, прошлась по ковровой дорожке. «Нет, молчать об этом нельзя!.. Пускать в науку таких проходимцев — это преступление!..» И тут же сердце захлестнуло незнакомое ей раньше чувство мстительного упоения, предвкушение справедливой расплаты, которая должна обязательно свалиться на голову нечестно преуспевающего Яновского. Глубоко затягиваясь сигаретой, сбивая с нее пепел прямо на ковровую дорожку, она взад–вперед ходила по кабинету, пока еще точно не определив своего дальнейшего поведения. «Медлить с этим нельзя!.. Защита диссертации назначена через месяц, нужно что–то срочно предпринимать! — Но тут же, стараясь подавить в себе вспышку гнева и возмущения, начала рассуждать: — А чего я, собственно, боюсь?!. Яновский обеими ногами попал в капкан. И если его публичное разоблачение состоится после голосования членов ученого совета и диссертация пойдет на утверждение в ВАК, то позор кафедры и факультета примет более широкую огласку, а сам диссертант попадет в центр такой скандальной истории, от которой он не отмоется всю свою жизнь…»

Чувство, охватившее в эти минуты все существо Калерии, чем–то напоминало ликование пиромана, пришедшего в экстаз при виде пожара, который принесет немало горя и лишений погорельцам. Участь Яновского, когда о его позоре узнают люди, будет куда горше, чем участь погорельца. И это наполняло Калерию каким–то полухмельным чувством предвкушения торжества справедливости.

Как всегда, когда в острых ситуациях Калерия не находила четких и точных решений и не знала, как поступить ей в положении, требующем немедленных действий, она позвонила мужу. Однако, боясь, что телефон у профессора Верхоянского сдвоен с аппаратом его секретарши, она открыла дверь и, убедившись, что секретарши на месте нет и никто ее не подслушивает, набрала номер телефона. Трубку Сергей Николаевич поднял сразу же, после первого гудка.

— Сережа, это я.

— А я думал — Венера Милосская, — раздался в трубке насмешливый голос мужа.

— Сережа, мне не до шуток!.. — со сбоем в голосе проговорила Калерия.

— Я слушаю тебя. Только постарайся отстреляться побыстрее. У меня срочная работа.

Оглядевшись по сторонам, словно ее может кто–то подслушать, Калерия поднесла трубку ко рту и прикрыла ее ладонью.

— Сережа!.. Я тебе вчера говорила, что я должна делать сегодня в первую половину дня. Ну вот… — Она перевела дух. — Я прочитала около двух третей этого «шедевра». Меня сейчас бьет колотун. Ты не можешь себе представить, что это такое!..

— Короче! — раздалось в трубке, — И только о деле. О впечатлениях расскажешь вечером.

— Больше половины из того, что я сейчас прочитала, целиком взято из диссертации того воронежца, о котором я тебе говорила. Структура построения работы — почти зеркальная: тот же порядок глав, только по–другому названных, та же расстановка цитат, те же мысли, тот же стиль… Многие эпизоды повторяются. Изменены только география событий, адреса местожительства действующих лиц и иногда национальности. А когда дошла до раздела главы, которую я тебе читала вчера, — у меня захватило дух! Слегка изменено название, а все остальное как у Иванова. Даже закончил главу теми же стихами. Сережа, скажи, что мне делать? Ведь я через месяц должна выступать на защите!

— Ты должна радоваться и торжествовать! — сказал Сергей Николаевич, и в его голосе Калерия уловила веселые нотки.

— Чему радоваться?

— Что у тебя муж не совсем глупый человек и его вчерашнее предсказание сегодня сбылось. Видишь, как быстро сработала жизненная формула отмщения.

— Я не поняла тебя, о какой формуле ты говоришь?!

— О той, которую я тебе сказал вчера. Повторить?

— Повтори!.. Я от этого чтения так озверела, что почти ничего не помню.

— Таких подонков, как этот плагиатор, волны жизни, как волны моря, рано или поздно гнилушками выносят на берег. А здесь это случилось очень рано. — И тут же решил разговор закончить шуткой: — Записывай мои афоризмы, студент, пока я жив. Что у тебя еще?

— Сережа, у меня подозрение.

— Какое?!

— Как ты думаешь, эти вырезанные в первом экземпляре листы не могут быть его работой?

— Такие артисты от науки срабатывают вещи и поскандальнее. Это нужно проверить. С этим не торопись. И пока об этом никому ни слова. Я поговорю с товарищами из соседнего отдела, они в курсе всех ЧП, которые случаются в Ленинской библиотеке. Я проверю, был ли сигнал из библиотеки о порче рукописи диссертации твоего Иванова. Ты меня поняла?

— Поняла, Сереженька, все поняла… Ты у меня умница!..

— Так мало?!.

— Что значит мало?

— Я у тебя — гений!.. Адью, мой ангел. И прошу тебя…

Калерия не дала мужу закончить фразу, боясь, что, попрощавшись, он тут же повесит трубку.

— Сережа, не вешай, пожалуйста, трубку! У меня еще один вопрос.

— Только короче и — последний!

— А что, если мне срочно встретиться с Валерием?

— С каким Валерием?

— С пасынком диссертанта. Ты же знаешь, как он испортил ему жизнь.

— А зачем эта встреча?

— А вдруг Валерий обнаружит в черновиках рукописи отчима те одиннадцать листов, которые вырезаны из диссертации Иванова? Ведь это же может быть!

— Встретиться с Валерием и попросить его об этом ты можешь, но это нужно делать осторожно и с гарантией, что твой Валерий умеет держать язык за зубами. И не вздумай об этом говорить по телефону. Об этом можно говорить только с глазу на глаз и без свидетелей.

— Спасибо, Сергун!.. Целую тебя, мой гений! До вечера! Прости, что оторвала тебя от работы. Меня всю лихорадит. — Калерия хотела сказать еще несколько слов, но из трубки понеслись короткие гудки.