В конце концов Эдлану стало очевидно, что период развития европейской культуры, который интересовал его больше всего, находился в будущем. Мог ли он исследовать грядущее так же, как прошлое? Это оказалось куда более сложной задачей, и Эдлан с ней вовсе не справился бы, не найди он Джона – разум, во многом сходный с его собственным. Он принял решение обучить мальчика попадать к нему в прошлое, чтобы изучить будущее без рискованных попыток попасть туда самому.

Я с удивлением обнаружил, что за те несколько недель, что мы пробыли в Египте, Джон успел прожить в эпохе Эдлана многие месяцы. Или, пожалуй, вернее будет сказать, что их беседы (происходившие через сознание Гарри) были распределены внутри долгого периода жизни Эдлана. Изо дня в день старик возил Робинсонов к их купальному дому, равномерно налегая на весла, и на примитивном арабском рассказывал Гарри о кораблях и верблюдах. В то же время он вел с Джоном серьезный телепатический разговор, касавшийся самых тонких материй вроде квантовой теории или экономического детерминизма истории. Джон вскоре пришел к выводу, что повстречался с разумом, который за счет природного дара или с помощью продолжительных размышлений сильно превзошел его в развитии и даже в понимании западной культуры. Но из-за невероятного ума Эдлана его образ жизни вызывал еще большее недоумение. С долей самодовольства Джон заверял себя, что если бы дожил до такого же возраста, то не стал бы в старости работать из последних сил ради подачек Homo Sapiens. Но еще до момента расставания с египтянином он стал смотреть на себя куда критичнее, а к Эдлану относился с почтительным уважением.

Старик крайне заинтересовался познаниями Джона в биологии и его теориями о сверхнормальных людях. «Да, – признался он, – мы сильно отличаемся от остальных. Я понял это, когда мне было восемь. Окружающих нас созданий едва ли можно назвать людьми. Но мне кажется, сын мой, что ты слишком серьезно относишься к нашим различиям. Нет, я не то хотел сказать. Вот что я имею в виду: даже если твой план создать новый вид ведет к истине, я вижу и другой путь. И каждый из нас должен служить Аллаху так, как ему предначертано».

Эдлан вовсе не считал план Джона пустой затеей. Напротив, он отнесся к нему с огромным интересом и дал несколько полезных советов. Более того, любимым его занятием было с пылом пророка описывать мир, который могли построить «Новые Люди Джона», и насколько он был бы счастливее и осмысленнее, чем мир Homo Sapiens. Восторг его, по словам Джона, был совершенно искренним, но за ним тем не менее скрывалась мягкая усмешка. С таким же энтузиазмом взрослый присоединяется к детской игре. Однажды Джон решил испытать Эдлана, утверждая, что воплощение его плана станет величайшим приключением, какое может прийтись на долю человека. Эдлан в этот момент отдыхал, опираясь на весла, пока мимо них через гавань к каналу проплывал большой австралийский лайнер. Гарри сосредоточенно рассматривал корабль, но Джон заставил его обернуться и взглянуть на гребца. Эдлан серьезно взглянул на него. «Мой мальчик, мой милый мальчик, – сказал он. – Аллаху угодно два вида служения. Первый состоит в том, чтобы Его создания неустанно трудились, постигая свое предназначение на этом свете, – и это служба, которая более по душе тебе. Другой заключается в том, чтобы с пониманием обозревать и с восторгом восхвалять плоды Его трудов. И моя служба заключается в том, чтобы преподнести Аллаху жизнь, наполненную преклонения, на какое не способен никто иной, даже ты, мой дорогой мальчик. Он создал тебя таким образом, чтобы твоя величайшая служба была в действии, вдохновленном глубоким размышлением. Мне же Он предназначил служение в созерцании и преклонении, хотя и для этого я должен был сначала пройти через путь действия».

Джон возразил, что целый мир Новых Людей может нести службу преклонения лучше, чем несколько выдающихся душ в мире неполноценных существ. И, следовательно, более важным служением было создать такой мир.

Но Эдлан возразил: «Тебе так кажется, потому что ты скроен для действий и потому, что ты молод. И это действительно так. Души, подобные мне, знают, что настанет время, когда души, подобные тебе, создадут новый мир. Но мы знаем также, что у нас иное назначение. И, может быть, мое предназначение – суметь заглянуть далеко в будущее, чтобы увидеть величайшие достижения, для которых предназначен ты или кто-то тебе подобный».

«После этого старик прервал контакт со мной, – рассказывал Джон, – и прекратил болтать с Гарри. Затем он вновь мысленно обратился ко мне, и его разум объял меня с печальной нежностью. «Тебе пришло время меня покинуть, дорогое мое величественное дитя. Я видел часть будущего, что тебе назначено. И хотя ты сумел бы вынести вес предначертанности, мне не позволено о нем рассказать». На следующий день я снова с ним встретился, но Эдлан был неразговорчив. В конце поездки, когда Робинсоны сходили на берег, он поднял Гарри на руки и поставил его на пристань, сказав на наречии, которое среди европейцев считалось арабским языком: «Иль хавага своййя, кваййис китир» (что означало: «Молодой господин, очень хорошо!»). Одновременно он мысленно обратился ко мне: «Этой ночью или, возможно, следующей я умру. Ибо я восхвалял прошлое, настоящее и будущее со всей силой, что дал мне Аллах. И, заглянув далеко в будущее, я видел только странные и ужасные вещи, которые не способен восхвалять. Значит, я выполнил свое предназначение и теперь могу обрести покой». На следующий день Гарри и его родителей к купальному дому отвезла уже другая лодка».

Следует напомнить, что я зарезервировал три места на корабле, шедшем до Тулона и Англии. Новый член нашей группы появился за три часа до отправления парохода.

Джон объяснил, что найти необычного ребенка по имени Нг-Ганко ему помог Эдлан. Старик из прошлого поддерживал связь с современником Джона и помог им найти друг друга.

Нг-Ганко был родом из какой-то отдаленной деревушки, расположенной на лесистом склоне горы где-то в Абиссинии. И хотя он был всего лишь ребенком, по зову Джона он проделал путь от родных земель до Порт-Саида, пережив целый ряд приключений, которые я не берусь здесь описать.

По мере того как шло время, а наш спутник все не появлялся, я становился все более недоверчивым и нетерпеливым, но Джон был уверен, что тот прибудет вовремя. Нг-Ганко оказался маленьким грязным негритенком, и я ужаснулся при мысли о том, что нам придется вместе находиться на корабле. Внешне он выглядел лет на восемь, хотя на самом деле ему было около двенадцати. Из одежды на нем был голубой, крайне потрепанный кафтан и феска. Эти вещи, по его словам, он добыл во время путешествия, стремясь привлекать к себе меньше внимания. Впрочем, он не мог не привлекать внимание. Моей первой реакцией, когда я его увидел, было искреннее неверие. «Откуда, – подумал я тогда, – такая чуда-юда?» Потом вспомнил, что любой вид, мутируя, порождает целую коллекцию чудовищ, многие из которых даже не жизнеспособны. Нг-Ганко определенно был жизнеспособным, но при этом являлся порядочным уродцем. Хотя его темное лицо выдавало помесь негроидных и семитских кровей с несомненной примесью монгольской, курчавые волосы были не черными, а темно-рыжими. Один глаз был огромным и темным, что не является необычным для чернокожих людей, но другой был значительно меньше, с радужкой ярко-голубого цвета. Эти отклонения придавали его лицу выражение зловещей комичности, которое только усугублялось поведением. Полные губы частенько были растянуты в нагловатой усмешке, открывая три мелких белых зуба на верхней десне и один – на нижней. Остальные, по всей видимости, еще не прорезались.