— Мы должны перестать тратить так много денег, — сердито сказала Скарлетт. Она потрясла расчетной книгой в направлении миссис

Фицпатрик. — Не вижу никакого резона кормить эту армию слуг, когда мука для хлеба стоит целое состояние. По крайней мере, половине из них нужно будет дать расчет. Какая от них польза, в конце концов? И не заводите старую песню, что надо сбивать масло из сливок: если и есть что-то, чего сейчас слишком много, так это масло. Его не продашь и за полпенни фунт.

Миссис Фицпатрик дождалась конца этой тирады. Затем она спокойно взяла книгу из рук Скарлетт и положила на стол.

— Значит, вы выбросите их на улицу? — спросила она. — У них будет достаточно товарищей по несчастью, ведь сейчас в Ирландии во многих поместьях происходит как раз то, что вы хотите сделать. Не проходит и дня, чтобы с десяток бедняг не клянчили на кухне тарелку супа. Вы хотите приложить свою руку к тому, чтобы их полку прибыло?

Скарлетт нетерпеливой походкой направилась к окну.

— Нет, конечно, нет. Перестаньте говорить глупости. Но должен же быть какой-нибудь способ сократить расходы.

— Мы тратим гораздо больше денег, чтобы прокормить ваших красивых лошадей, чем на содержание слуг. — Голос миссис Фицпатрик звучал сухо.

Скарлетт повернулась к ней.

— Достаточно, — сказала она с яростью. — Оставьте меня одну.

Скарлетт взяла счета и направилась к своему рабочему столу. Однако она была слишком расстроена, чтобы сосредоточиться на расчетах. Как это подло со стороны миссис Фиц! Она ведь знает, что я ни от чего не получала столько наслаждения в жизни, как от охоты. Единственное, что поддерживало меня в это ужасное лето, это мысль, что с приходом осени снова начнется охотничий сезон.

Скарлетт закрыла глаза и попыталась представить себе холодное, бодрящее утро, когда легкий морозец к исходу ночи превращается в туман, и звук рожка возвещает о начале гона. Какой-то мускул невольно дрогнул в мягкой плоти над стиснутыми челюстями. У нее всегда плохо с воображением, гораздо лучше выходило на деле.

Она открыла глаза и некоторое время упорно работала со счетами. Из-за отсутствия зерна на продажу и арендной платы в этом году она должна потерять деньги. Эта мысль беспокоила ее, потому что прежде в бизнесе она всегда получала прибыль и терять деньги было крайне неприятной переменой.

Но Скарлетт выросла в мире, где было в порядке вещей, что время от времени погибал урожай или буря приносила разрушения. Она знала, что следующий год будет другим. Из-за такого бедствия, как засуха или град, ее нельзя было назвать неудачницей. Это не было торговлей лесом или лавкой, где при отсутствии прибыли вся вина ложилась бы на нее.

Кроме того, потери едва ли пробьют брешь в ее состоянии. Она может вести экстравагантный образ жизни до конца своих дней, и даже если урожай в Баллихаре будет погибать каждый год, у нее все равно будет уйма денег.

Скарлетт невольно вздохнула: на протяжении стольких лет она работала не покладая рук, экономила на чем только можно и копила деньги, думая, что, когда у нее их будет достаточно, она будет счастлива. Теперь они у нее были благодаря Ретту, и почему-то это не имело никакого значения. За исключением того, что незачем больше было работать, не к чему стремиться.

Она была не настолько глупа, чтобы желать возвращения бедности и отчаяния, но ей нужно было, чтобы ей постоянно бросали вызов и чтобы ее живой ум все время находился в движении. К тому же она с тоской вспоминала о скачках через заборы и рвы, о могучих лошадях, которых, рискуя собственной жизнью, сдерживала усилием воли.

Когда со счетами было покончено, Скарлетт с безмолвным стоном повернулась к стопке личных писем. Она терпеть не могла писать письма. Тем более, что она уже знала наперед, что там за почта. Многие из писем были приглашениями. Она сложила их в отдельную пачку. Гарриэт сочинит вежливые отказы вместо нее: никто и не узнает, что это не она их писала, а Гарриэт обожает быть полезной.

Было еще два предложения руки и сердца, которые приходили Скарлетт по крайней мере раз в неделю. Все это были как бы любовные послания, но Скарлетт хорошо осознавала, что не получала бы их, не будь она богатой вдовой, большую часть из них точно.

Она ответила на первое письмо общепринятыми фразами, вроде: «оказали честь своим вниманием», «не в состоянии отплатить вам столь же страстной любовью», «в высшей степени ценю вашу дружбу» и тому подобное, которых требовал и которыми снабжал ее этикет.

Со вторым было сложнее. Оно было от Чарльза Рэгленда. Из всех мужчин, что она встречала в Ирландии, Чарльз нравился ей больше всего. Его восхищение ею было убедительным, не то что усердная лесть других мужчин. Он не был охотником за состоянием, в этом она была уверена. Чарльз был из богатой семьи английских землевладельцев. Младший сын, вместо карьеры священника он выбрал армию. Но у него, должно быть, есть и собственные деньги. Скарлетт была уверена, что его парадная форма стоила больше, чем все ее бальные платья, вместе взятые.

Что еще? Чарльз красив. Он такого же высокого роста, как Ретт, только не брюнет, а блондин. Не такой вылинявший, как большинство блондинов. Его золотистые волосы с медным оттенком потрясающе выглядят на фоне загорелой кожи. Он действительно очень хорош собой. Женщины были без ума от него.

Так почему же она не любила его? Она думала над этим, думала часто и много. Но она не могла, он был слишком ей безразличен.

«Я хочу любить. Ведь это самое прекрасное чувство на свете. Как несправедливо, что я сама узнала его слишком поздно. Чарльз любит меня, а я нуждаюсь в том, чтобы меня любили. Мне слишком одиноко и тоскливо. Почему же я не могу его полюбить? Потому что я люблю Ретта, вот почему. Вот так происходит и с Чарльзом, и с любым другим мужчиной. Ни один из них не Ретт».

Ты никогда не получишь Ретта, сказал ей рассудок.

Но сердце воскликнуло с болью: «Ты думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, я могу забыть об этом хоть на минуту? Ты думаешь, эта мысль не настигает меня каждый раз, когда я замечаю в Кэт его черты? Ты думаешь, она не обрушивается на меня каждый раз, стоит мне только вообразить, что я — хозяйка собственной жизни?»

Свой отказ Чарльзу Рэгленду Скарлетт писала очень осторожно, подбирая самые добрые слова, какие знала. Он никогда не понял бы ее, если бы она сказала ему, что он ей действительно нравился, что даже, возможно, она его немножко любила, в благодарность за его любовь к себе, и что ее искренняя симпатия к нему делала для Скарлетт брак с Чарльзом невозможным. Она желала ему лучшей участи, чем жизнь с женщиной, принадлежащей другому человеку.

Последний в этом сезоне прием устраивался под Килбрайдом, недалеко от Трима. Чтобы избежать осложнений, связанных с путешествием на поезде, Скарлетт решила ехать в кабриолете и править сама. Она выехала рано утром, когда было еще прохладно. Ее лошади с трудом переносили жару, несмотря на то, что их обтирали мокрыми губками четыре раза в день. Да и сама Скарлетт чувствовала себя неважно: вся мокрая, она проворочалась полночи, тщетно пытаясь заснуть. Слава Богу был уже август. Лето почти кончилось, если только оно само согласится это признать.