Если сохранится СССР, то вокруг этого стержня быстро свернется вся Европа в соц-федерацию. Сколько работы! Береги свои силы – видишь, как они будут нужны.

Ну, пора кончать, моя дочурка. <…> Обнимаю тебя крепко-крепко и целую в мои родные милые глазенки. <…> Ну, вот и все.

Твой папа[1231].

Даже разговаривая с любимыми, коммунисты должны были руководствоваться революционным сознанием. Конечно, им полагалось любить своих супругов и детей, но любовь понималась как близость двух душевных организаций – более рациональная, нежели чувственная форма связи. Отбрасывая мелкобуржуазный предрассудок, партия призывала использовать семейные связи в целях назидания. Понимает ли любимый потребности Революции? Готов ли он жертвовать собой ради ее победы?

У нас есть еще одна подборка документов, касающихся частной сферы оппозиционеров, на этот раз обсуждались отношения созаговорщика Смирнова – М. С. Богуславского и Яковлевой. Заместитель начальника отдела по борьбе с контрреволюцией Варвара Николаевна Яковлева после убийства М. С. Урицкого в августе 1918 года была направлена в Петроградскую ЧК, где приобрела в некоторых кругах репутацию женщины «нечеловеческой жестокости». Позже она была отозвана в Москву: работала в ЦК РКП(б), в Наркомпросе, а в 1929–1937 годах возглавляла Наркомфин РСФСР.

В начале 1937 года председатель партколлегии комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) Шкирятов переслал Сталину «записку шофера тов. Яковлевой В.» следующего содержания:

Партком автобазы СНК.

В связи с предстоящим процессом троцкистского центра фашистских бандитов и известного Вам подсудимого Богуславского я вспоминаю случай, когда подавал машину в Наркомфин тов. Яковлевой примерно в 1931 г., в то время, когда троцкисты, в том числе Богуславский были высланы: Богуславский был в Москве на его старой квартире в Лобковском переулке. Тов. Яковлева поехала из Наркомфина за Богуславским и взяла его к себе в машину и привезла с собой к себе на квартиру: Малая Грузинская улица, дом № 23.

Считаю необходимым довести об этом до сведения. Член партии – Молчанов М. Н.[1232]

Сталин, вероятно, видел и ответ на обвинения – «письменное сообщение» В. Н. Яковлевой о ее встречах с Богуславским в 1929–1935 годах:

Богуславского я знаю довольно давно и довольно часто соприкасалась с ним по советской работе, когда он работал в Малом Совнаркоме. В частной обстановке я встретилась с ним в 1929 году в тот период, когда Смирнов И. Н., исключенный из партии в 1927 году, подавал заявление об обратном приеме его в партию.

В свое время я много потратила усилий на то, чтоб помочь Смирнову отойти от троцкистских взглядов <…> В августе или сентябре 1929 года ко мне (если не ошибаюсь, в Наркомат) зашел Богуславский, в то время также исключенный из партии и высланный куда-то. Он сообщил мне, что получил разрешение поехать в Сухум, где в то время жил Смирнов, что сам он, Богуславский, признал ошибочность своих взглядов, решил просить принять его вновь в ряды партии и что хочет убедить Смирнова подать заявление с ним вместе. Он информировался у меня о настроениях Смирнова и советовался о том, каким путем лучше на него воздействовать».

Яковлевой 1929 года важно было установить, на каких позициях стоит Смирнов на самом деле, ужасно хотелось услышать, что он порвал с троцкизмом. Она не понимала тогда то, что понимала сейчас: Смирнов двурушник, он может только притворяться – что он в итоге и сделает своим заявлением об отходе.

Дальнейшие встречи Яковлевой с Богуславским «в частной обстановке» происходили или в Новосибирске, или в Москве. «Все встречи происходили по его инициативе; он звонил и говорил, что хотел бы повидаться. Я не имела оснований отказывать ему в этом: он был членом партии, а в последние годы – членом Новосибирского Горкома. В Новосибирске он приходил ко мне в номер гостиницы, в Москве – ко мне на квартиру. Один или два раза я виделась с ним на квартире у т. Каминского А. З.» – об одной из таких интимных встреч, в районе Чистых прудов, писалось в доносе. «Всего таких встреч за эти годы было 5–6. В 1936 году я с ним не встречалась. Не заходил он ко мне и в Новосибирске, где я была весной 1936 года, – может быть, потому что я была там всего 1½ суток. Вы спрашивали меня – не присутствовали ли во время этих встреч другие лица, арестованные ныне как троцкисты. Я не могу точно вспомнить, не был ли он у меня за эти годы как-либо во время встречи нового года».

Знакомая тема: ответчице важно было показать, что ее приватная сфера не кишела врагами, что она не член антипартии.

Общаясь часто, близкие люди были открыты для взаимной пристальной герменевтической оценки, и ее результаты надо было передавать наверх. В рамках такого понимания агентности не кажется удивительным, что Яковлева считала себя вправе ставить свои диагнозы Богуславскому, хотя не могла настаивать на них. «Вы спрашивали меня также, не замечала ли я антисоветских проявлений с его стороны. Напротив, он всегда говорил об успехах социалистического строительства, в частности о росте промышленности и сельского хозяйства в Сибири, о том, как быстро растет мощь страны. После ареста Смирнова он говорил мне, что не может понять, как это можно так обманывать партию, и что меньше всего такого обмана он ожидал от Смирнова». О том, что она встречалась не только с Богуславским, но и с Вегманом, Яковлева рассказала секретарю парткома Наркомфина РСФСР т. Мотылеву. Старый большевик Вениамин Давидович Вегман, корректор ленинской «Искры», транспортировал до революции нелегальную литературу в Россию. После Февраля он возложил на себя редактуру газеты «Известия Совета солдатских депутатов Томского гарнизона» и печатного органа «Знамя революции». В октябре 1918 года был арестован белыми властями и помещен в качестве заложника в Екатеринбургскую тюрьму. С восстановлением советской власти в 1920 году возглавлял тройку по управлению томскими вузами, работал в Новониколаевске. В партийных кругах Вегман назывался «бухаринским рупором в Сибири», что не мешало, однако, Яковлевой характеризовать его как члена новосибирской «троцкистской организации». Как-то после возвращения т. Мотылева из отпуска Варвара Николаевна беседовала с ним о том, что было в парторганизации и наркомате во время его отпуска.

Говорили мы и о том, что в связи с процессом выявилось много новых обстоятельств и вскрылась истинная сущность многих, казалось бы, совершенно несомненных людей, и что это – только начало, что еще надо основательно поработать над тем, чтобы вычистить контрреволюционеров и вредителей до последнего человека и что надо готовиться к тому, что узнаем о контрреволюционной работе таких лиц,