— Я с ними не ладил, я с ними заседал. Иногда благодаря моему присутствию мнения раскалывались. А вообще-то за время работы я получил строгий выговор от ЦК КПСС и строгий выговор от ЦК ВЛКСМ. Бывало, что мои собственные статьи снимались из номера. Ничего, мы не пугались, а иногда и выходили победителями.

А как же Панкин обходил бдительное комсомольское начальство?

— Он умел разговаривать с этими людьми на их языке, хотя это ему давалось непросто, — говорил мне Константин Щербаков. — Умел он с ними. Совсем уж чужим в цековских коридорах он не был…

Какая у Панкина была сверхзадача в жизни? Что им двигало?

— Честолюбие, — ответил Щербаков. — Он хотел быть значимой фигурой и в политической, и в культурной жизни страны. Но для него важна не только должность, но и те возможности, которые она открывает. В то время мы все заблуждались, думая, что можем повлиять на общество. Хотя, может, и не заблуждались, может, «Комсомолка» того времени повороты в умах пусть маленькие, но производила. И для Бориса Дмитриевича это было важно.

Либерал по взглядам, Панкин был человеком с высоко поднятой головой, выпяченным вперед подбородком, жестким взглядом и уверенным голосом.

— Некоторая двойственность в нем была, — заметил Щербаков, — но как минимум в те годы начало истинного газетного интеллигента в нем преобладало. Он человек самоуверенный, жестковатый, эгоцентричный, но на него можно было положиться.

— Что вами двигало? — спрашивал я самого Панкина. — Став главным редактором «Комсомолки», вполне можно было наслаждаться жизнью, а не ходить по острию ножа.

— Мной двигало желание что-то сделать, потому что мы все видели, что структура гнилая. У меня всю жизнь две страсти: творить и руководить. И я постоянно высовывался. Как говорит мой любимый герой, «ввяжись в драку, а там видно будет». И я в эту драку постоянно ввязывался. А коллектив такой в «Комсомолке» был, что пойти против диссидентски настроенного коллектива страшнее, чем проехаться по начальству. Когда прыгал с парашютом, надо было выйти на крыло — поджилки, ясное дело, трясутся. Но мне не так страшно было разбиться, как опозориться перед товарищами. Прыгнул. И все нормально. Это чувство со мной всю жизнь.

Панкин любил спорт, кончилось это тем, что однажды он упал с лошади и сломал позвоночник. Долго лежал в больнице, там сблизился с Константином Симоновым, о котором потом написал книгу.

В 1973 году Панкин ушел из «Комсомолки», чтобы стать председателем Всесоюзного агентства по авторским правам. ВААП создавался как идеологический инструмент — контролировать произведения литературы и искусства, идущие на Запад, отсеивать то, что неприемлемо. Говорят, что один главный редактор так выразился по этому поводу:

— Современного Белинского назначили Бенкендорфом. Посмотрим, что из этого выйдет.

Это был министерский пост, а он человек честолюбивый. Это была самостоятельная работа, а он человек властный, не любящий подчиняться, и эта должность предполагала широкое общение с деятелями культуры, что льстило либеральному литературному критику Борису Панкину. Как и в «Комсомолке», он умудрялся нравиться начальству и при этом многое сделать для писателей, драматургов, художников, для которых открылась возможность издаваться, ставиться и выставляться за границей и получать за это какие-то деньги. Прежде все гонорары доставались государству.

Либеральная линия Бориса Панкина вызывала раздражение его ортодоксальных коллег. Один из его заместителей Марат Васильевич Шишигин, бывший работник Отдела пропаганды ЦК комсомола, написал на Старую площадь жалобу:

«По некоторым произведениям решения об уступке прав принимает лично т. Панкин, не всегда считаясь с мнением экспертов. Так, например, он дал распоряжение об уступке прав на издание «Кончины» Тендрякова одному из финских издательств вопреки заключению Управления по вопросам художественной литературы о нецелесообразности уступки по соображениям идеологического порядка. Без обсуждения по приказу т. Панкина бывли рекомендованы для издания зарубежным издательствам не опубликованные в СССР рукописи В. Аксенова «Золотая наша железка» и братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света».

Т. Панкин, по существу, поощрял действия писателя Ю. Трифонова, который в нарушение установленного порядка самовольно, минуя ВААП, заключил соглашение с западногерманской фирмой «Бертельсман» на издание в ФРГ своей повести «Дом на набережной» и получил от нее незаконно аванс в сумме 1500 марок. Вместо того чтобы заявить протест издательству, нарушившему генеральное соглашение с ВААП, и принять соответствующие меры к писателю Трифонову, признать его сделку незаконной, т. Панкин именно в это время демонстративно принял Ю. Трифонова…»

Марат Шишигин не нашел понимания в ЦК, его самого убрали из ВААП и устроили начальником главка в Государственный комитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.

Панкин заботился об издании за границей трудов вождей партии, и в частности министра иностранных дел Громыко. И в 1982 году получил назначение послом в Швецию. Панкин ехал в тихую мирную страну, а попал с бала на корабль. Накануне его приезда советская подводная лодка, потерпев аварию, всплыла у шведских берегов. Разразился скандал: шведы и без того подозревали, что советские подлодки постоянно заходят в их территориальные воды и занимаются шпионажем. В Москве отрицали эти обвинения. Возможно, даже и не врали. Но все настолько привыкли, что советская дипломатия постоянно врет, что, даже когда говорили правду, никто не верил.

— Что же там произошло в реальности, — спросил я Панкина, — это была ошибка капитана подлодки или он выполнял шпионское задание?

— Потом уже, когда стал министром, выяснил — это была ошибка. На лодке помимо командира находился адмирал с инспекционными целями. Адмирал и капитан выпили, поссорились и в результате зашли совсем не туда, куда собирались.

Панкин был из тех послов, которым омерзительна была привычная роль: постоянно давать отпор «антисоветским измышлениям». Из Москвы потоком шли указания: разъясните, опровергните, заявите протест, вручите ноту… Ему же хотелось, чтобы дома лучше узнали, что представляет собой так называемая шведская модель.

Шведская модель — это низкая безработица, отсутствие конфликтов между рабочими и предпринимателями, большой государственный сектор и высокие налоги. В Швеции живет около девяти миллионов человек. Это меньше населения Москвы. А живут шведы не только лучше нас, но и лучше других европейцев. Они добились редкого сочетания экономической эффективности и социальной справедливости. Почему шведская модель не похожа ни на одну другую? Может быть, все дело в национальном характере?

Шведы склонны все обсуждать и договариваться. Шведы дисциплинированны, рациональны, им чужды крайности. Коммунистическую партию Швеции иронически именовали «пивным клубом», потому что ее руководители предпочитали проводить время в пивных, а не сражаться за приближение коммунизма. Владимир Ильич Ленин говорил, что если в Стокгольме разразится революция, то, победив, восставшие пригласят на обед министров свергнутого ими правительства и поблагодарят за проделанную работу.