– Нет, не о Кристофере Моссинге, я говорю о его отце – Йоханнесе. Она что-нибудь написала о нём?

Элоиза нахмурилась.

– Нет, а почему она должна писать о нём?

– Я не знаю, но что-то тут должно быть, – пробормотал он и обхватил голову руками. На мгновение Элоизе показалось, что это был жест отчаяния, она заметила, что воротник его рубашки потемнел от пота.

– Ты о том, что его люди ищут её? – спросила она, склонившись к нему.

Ульрик Андерсон поднял голову.

– Элоиза, ты должна послушать меня. – Он схватил её за плечи. – Держись подальше от этих людей. Держись подальше от этих дел!

Элоиза с негодованием высвободилась.

– Сказав «а», говори и «б», Ульрик. Что за бессмыслицу ты несёшь?!

Вдруг из ниоткуда возник мотоцикл и пронёсся мимо машины с огромной скоростью.

Ульрик приподнялся на несколько дюймов со своего сиденья и в панике оглядывался.

– Тише, Ульрик, успокойся. – Элоиза старалась, чтобы её голос звучал успокаивающе. Как будто она приближалась к испуганной лошади с противоположного конца загона. Он лихорадочно и потерянно озирался, а все мышцы на его теле были так напряжены, словно он был готов в любую секунду сорваться с места.

– Спокойно, парень, здесь никого нет, – сказала она. – Мы тут одни, только ты и я, бояться нечего.

– Я не знаю, что это, но что-то происходит, – казалось, он говорил сам с собой. – Я тогда изучал дело и шёл по обнаруженному следу.

– По какому следу?

– Возможно, сейчас он уже состарился, но было время, когда он контролировал всё.

– Кто?

– Да Моссинг, чёрт возьми! Это всё Моссинг, разве ты не понимаешь?

– Йоханнес Моссинг?

– Это он одалживал им деньги, а когда им не с чего было возращать долг… – Он рассмеялся нервным, практически истеричным смехом. – Прямо настоящий Крёстный отец, Элоиза, натуральный чёртов Крёстный отец.

– Он одалживал деньги? Кому?

– Игрокам. На тотализатор. Делать ставки на скачках.

Элоиза ничего не знала об этом.

– На скачках…

– Да, в Клампенборге. Он давал деньги под проценты – и получал, разумеется, свою долю от выигрыша – речь идёт о больших суммах, Элоиза, не только о мелких. А когда люди не могли вернуть ему долг… – он закрыл глаза и покачал головой, – …то они исчезали.

– Что это значит?

– Люди исчезали, – повторил он. – Понимаешь?

Элоиза тихо сидела не двигаясь.

– Откуда тебе это известно?

– Однажды мне в редакцию позвонили по поводу статьи, которую я писал об убийстве сына.

– Кто это был?

– Я не знаю. Звонивший не представился и сказал всего несколько слов: «Отправляйся на скачки, поспрашивай о Моссинге – и увидишь». Конечно, я направился туда и немного порасспрашивал о нём, но никто ничего не знал. По крайней мере, никто не стал говорить со мной.

– И что тогда?

– Я знаю одного из старых жокеев, который заглядывал в Эндис. Ну вот я взялся за него покрепче, ну ты знаешь, и пообещал, что всё, что он скажет, не под запись…

– И?

Он пристально посмотрел Элоизе в глаза.

– Он рассказал мне жуткие вещи. Тебе такое и в самом страшном кошмаре не приснится.

Элоиза судорожно сглотнула, но во рту у неё пересохло.

– Что он сказал?

Ульрик покачал головой.

– Ты не рада будешь, если я расскажу.

– Давай, – настаивала Элоиза, – я хочу это знать.

– Нет, – повторил он. – Если они узнают, что я разговаривал с тобой… Чем меньше ты знаешь, тем безопаснее для тебя.

– Но какое отношение имеет эта история с игроками к убийству его сына? – спросила Элоиза.

– Не знаю, может быть, никакого. Может быть, Моссинг просто не хочет, чтобы полиция разнюхала о его бизнесе.

Элоиза вспомнила о предположении Шефера, что Моссинг отправил своих людей разыскивать Анну Киль.

– Ты думаешь, он готов позволить убийце своего родного сына остаться на свободе, только бы не раскрыли его бизнес?

– Одно можно сказать наверняка, – сказал Ульрик. – Он абсолютно ненормальный. Я тогда сразу поехал из Клампенборга домой, а следующее, что я помню, – это что я проснулся в своей кровати, за окном была глухая ночь, а рядом стоял человек и заталкивал дуло чёртова пистолета мне прямо в глотку. – Он сдавленно всхлипнул. – С тех пор у меня всё горло расцарапано.

– Господи Иисусе, Ульрик! – Элоиза прикрыла рукой рот. – Кто это был? Моссинг?

– Нет, я его никогда не видел раньше. Он был темноволосый, плотно сложенный. Он сказал, что моей семье придётся соскребать меня с кровати, если я не перестану разузнавать про Моссинга и про убийство его сына.

– И ты не пошёл в полицию?

– Нет, блин, я просто как можно скорее завязал со всем этим дерьмом. Я ушёл с работы и думал, что это поможет, но… – Его голос сорвался. – Это меня сломало. Я не могу спать по ночам, мне приходится пить таблетки, чтобы чувствовать себя… – Мгновение он искал слова, но решил не заканчивать начатую фразу. – Ты должна забыть обо всём этом, Элоиза. Не связывайся с Моссингом.

– Ну, я не могу…

– Держись подальше от этих людей, говорю тебе! Это хреновы безумцы! – Он вдруг открыл дверь машины и вышел, оставив дверь открытой.

Элоиза позвала:

– Ульрик, куда же ты? Вернись!

Но он уже шагал прочь, скрипя гравием.

Элоиза потянулась через пассажирское сиденье к двери и захлопнула её. Затем подъехала к Ульрику и опустила стекло.

– Давай садись в машину. Ты должен, чёрт возьми, рассказать всё полиции.

Ульрик Андерсон не ответил ей, свернул с дороги и пошёл по траве к небольшому лесочку на противоположной стороне луга.

Когда Элоиза ещё раз окликнула его, он ускорил шаг.

Мяч попал в сетку третий раз подряд, и мальчик сердито ударил ногой по песку, подняв в воздух большое пылевое облако. Светлые песчинки оседали на его длинные влажные ресницы и волнистые волосы.

Он снова взял мяч в руки и вернулся за линию в зону подачи. Он сосредоточенно посмотрел вперёд и на мгновение замер. Затем высоко подбросил мяч, оттолкнулся двумя ногами от земли и точно ударил вытянутой рукой по мячу.

Тот пролетел через площадку и приземлился на её противоположной стороне внутри разметки.

– Да! Есть! Отличная игра, профи! – громко прокричал Стефан и захлопал в ладоши, хотя это и причинило ему боль.