Разве участники пантомимы не должны носить оружие? И неужели на улицах Дураццо не найдется достаточно беспризорников, которые охотно помогут нам разыграть эту пантомиму? И разве у тебя в матросском кабачке нет друзей, готовых посмотреть все наше представление, чтобы под конец самим стать македонскими воинами?

— Как нет?! — воскликнул Пал Чайко. — Да я хоть сейчас приведу пару сотен приятелей, у которых ветер в кармане и которые все равно бесплатно прорвались бы в цирк или просверлили бы дырочки в парусине.

— Ну вот видишь! — сказал мудрый Барберри. — Так ступай же и зови своих приятелей играть в «Сценах македонской битвы».

Бывший матрос, не забыв обговорить и свое участие в спектакле, сдвинул бескозырку на затылок и помчался мобилизовывать «македонских бойцов».

Ранним утром весь город был уже на ногах. Вовсю шли приготовления к ярмарке. Из окрестностей на площадь стекались запряженные мулами двуколки; греческие купцы ехали туда на фургонах, крытых брезентом. Мелкие торговцы запрудили все близлежащие улицы, а вдоль рыночных рядов гарцевали на лошадях албанцы в красочных одеяниях. И албанки держались в седлах так же уверенно, как и мужчины. По базарной площади горделиво прогуливались македонцы — у каждого за поясом кинжал и револьвер. Цыгане гнали на продажу лошадей; со страшным гомоном занимали свои места армяне-лавочники. На базарной площади раскинулось еще несколько шатров, но самым большим и ярким был, конечно же, шатер цирка Барберри.

Еще не совсем рассвело, когда Виктор начал бить в барабан и медные тарелки. Миклош тем временем крутил шарманку, также раздобытую на складе Мотия. Господин Густав, вырядившись в цветастый клоунский костюм, дурачился, развлекая купцов на базарной площади, а сам Барберри в черных лакированных ботфортах, цилиндре и красном фраке прохаживался возле шатра и время от времени щелкал длинным бичом. Русский богатырь Громобой, скрестив руки, неподвижно стоял на подмостках, лишь изредка наклоняясь за валявшейся у его ног огромной железной чуркой, чтобы выжать ее над головой.

Бухал большой барабан, звенели медные тарелки, Мари-Мари едва успевала продавать билеты всем, желающим поближе познакомиться с цирком Барберри. Пал Чайко, напоминающий попугая в своей ярко-зеленой униформе с золотыми пуговицами, бодро прохаживался по арене, проверяя, все ли готово для представления.

Публика с шумом рассаживалась на составленных в ряды деревянных скамейках. В первом ряду расположился седобородый мужчина в красной феске[27]. Из-за пояса у него торчали рукоятки револьверов и кинжалов с инкрустациями из драгоценных камней. Он сразу по-македонски обратился к Палу Чайко:

— Я хочу посмотреть только «Сцены битвы». Остальное меня не интересует.

Бывший матрос нахмурился и бросил на него высокомерный взгляд:

— Это будет в конце программы.

— Ну так поторапливайтесь! — буркнул старый македонец, усаживаясь поудобнее.

Наконец господин Барберри позвонил в колокольчик, представление началось и пошло в довольно быстром темпе. Все конные номера, естественно, выпали из программы, поскольку лошадей у труппы уже не было.

Наибольший интерес публики вызвал полет под куполом цирка в исполнении Миклоша. Все замерли затаив дыхание, когда он, зацепившись одной ногой за трапецию, принялся раскачиваться вниз головой — все выше, все круче… И наконец, отпустив планку, взмыл по широкой дуге ввысь и, сделав сальто, уже в падении ухватился руками за другую трапецию.

Раздались аплодисменты, крепкие кулаки застучали по деревянным скамейкам в знак одобрения, и даже старый македонец заерзал и скособочился, вытянув шею, чтобы лучше видеть отважного воздушного гимнаста. Когда номер закончился, в колпак господина Густава обильно посыпались медные гроши.

Барышня л’Эстабилье покорила зрителей красотой и ловкостью, когда грациозно прошлась по канату.

Барышня л’Эстабилье из-за отсутствия лошадей не могла продемонстрировать чудеса вольтижировки. Но она и так покорила зрителей красотой и ловкостью, когда в своем безупречно сшитом кружевном платьице грациозно прошлась по натянутому канату, буквально не успевая посылать публике воздушные поцелуи в ответ на восторженные овации.

Громобой Иванович вышел в наброшенной на плечи медвежьей шкуре, в лохматом парике и с огромной дубиной в руках, словно некий пещерный человек. Он легко подбрасывал и ловил огромными ручищами всякие невероятно тяжелые предметы, а под конец взялся поднимать стол, сажая на него всех желающих, и даже с самыми упитанными греками русский богатырь справился без видимых усилий. Балканская публика яростно сражалась за право посидеть на этом столе. И снова Густав собрал богатый урожай.

Однако как ни старались артисты, публика в конце концов начала скучать, и уже послышались нетерпеливые голоса, требовавшие «Сцены македонской битвы». Старый македонец принялся стучать рукояткой револьвера по скамейке, бросая сердитые взгляды на матроса-униформиста. Тот услужливо подбежал к старику, поскольку знал людей подобного рода: таких лучше не раздражать, потому что им ничего не стоит направить на тебя дуло пистолета.

— Ну, так в чем дело? — гневно рявкнул македонец.

— Уже заряжают ружья, — прошептал Пал Чайко, многозначительно подмигивая.

Старик удовлетворенно пригладил бороду.

— Скажи своему хозяину, что здесь присутствует Юрдан Шпачов, воевода из Рударца.

Он произнес это таким тоном, будто по меньшей мере передавал директору цирка привет от короля Великобритании или от индийского магараджи. Но пройдоха Чайко и владыке Англии не отвесил бы более низкого поклона.

— О, сам знаменитый воевода Шпачов! — молвил он с волнением в голосе.

Находчивость хитроумного матроса была немедленно вознаграждена медным грошом. И сразу же за занавесом послышались оглушительные ружейные выстрелы. Загрохотал большой барабан, зазвенели сабли. Все взгляды выжидающе устремились в сторону занавеса.

Грянуло еще несколько залпов, и целая рать турецких солдат стремглав выскочила на арену. В отчаянии побросав оружие, турки с мольбой простерли руки к всаднику, с достоинством выехавшему из-за занавеса под оглушительную барабанную дробь. Его сопровождали македонские повстанцы, которые только что разгромили турецкую армию.

У всадника была длинная белая борода, как у воеводы Шпачова, а из-за пояса точно так же торчали рукоятки кинжалов и револьверов. Повстанцы всем своим видом демонстрировали устрашающую воинственность и богатырскую отвагу. Сжимая в руках оружие, они целеустремленно глядели вперед.

Всадник, которым — как легко догадаться — не мог быть никто иной, кроме господина Барберри, поскольку все главные роли всегда доставались ему, остановился в центре арены и барственным жестом подозвал к себе одного из моливших о пощаде турок.

В пантомимах обычно не разговаривают, но господин Барберри знал, что публике как раз нравится все необычное.

— Эй, братец Нэчо! — крикнул он громовым голосом. — Почему ты предал арцовский отряд?

Нэчо, которого изображал Пал Чайко, бухнувшись на колени, взмолился:

— Пощади, великий воевода! Я не виноват. Всему виной моя жена, коварная Себра. Она вынудила меня пойти на предательство.

Два воина вывели из-за