Он подумал, что отчасти обязан этим Камилле. Как всегда, вспоминая ее, он ощутил тревожное томление в груди. Однако это был не самый подходящий момент, чтобы предаваться мечтаниям, – неподалеку, на открытой террасе, сидел его дед, который обычно вставал ни свет ни заря. Дед приехал накануне вечером, и Хью был рад выказать ему свое уважение.

Взяв полотенце, он вытер волосы и плечи, обмотал его вокруг пояса и по песчаному пляжу направился к лестнице, которая вела на террасу.

– Дед, – почтительно приветствовал он старика, наблюдавшего за ним хмурым и одновременно исполненным тихой гордости взглядом.

– Хью, – Андреас жестом указал на кресло, – ты никогда не был ранней птахой.

– Это правда, – сказал Хью, усаживаясь в кресло. – Вода отличная.

Дед говорил по-гречески, хотя прекрасно знал английский, и Хью отвечал ему на том же языке.

– Ты уверен, что сей факт не связан со скорым приездом этой юной особы… Как, ты сказал, ее имя? Год… Годуин?

– Гордон, – поправил его Хью, отметив про себя, что человек, державший в голове тоннаж сотен нефтяных танкеров, едва ли споткнется на одной-единственной фамилии. – Ее зовут Камилла Гордон. По-моему, мать говорила тебе о ней пару дней назад.

– Возможно, – промолвил Андреас. – Но не могу же я помнить имена всех женщин, с которыми ты спишь.

Хью сжал губы.

– Это мать сказала тебе, что я с ней сплю?

Старик заерзал в кресле.

– Не помню. Наверное. Память уже не та.

Хью подозрительно покосился на него.

– В самом деле? Думаю, твои конкуренты обрадовались бы, услышав это. Стареешь, дед?

– Да, старею. – В глазах старика вспыхнул недобрый огонек. – Но тебе ведь нет до этого дела, мой единственный внук? Если бы не мой день рождения, и духу твоего здесь бы не было.

– Это неправда. – Хью тяжело вздохнул. – Я навещал тебя три месяца назад. В Афинах.

– Неужели? – У Андреаса задрожали губы. – Припоминаю, половину времени ты тогда пропьянствовал, а остальную половину проспал!

Хью почувствовал угрызения совести.

– Ну, тогда все было иначе, – сказал он.

– Что значит иначе? – Старик презрительно фыркнул. – Ты пьянствовал, потому что какая-то потаскушка отказала тебе! Твоя мать рассказала мне. Она тебя тогда жалела. Я – нет.

– Разве я просил о жалости? – Хью вдруг, всего на миг, пронзило то же ощущение утраты, которое он испытал после измены Линды.

– Нет, не просил, – буркнул старик. – Но это ничего не значит. И на сей раз, когда эта Гордон поймет, что зря теряет с тобой время, все будет так же.

Хью, не давая раздражению выплеснуться наружу, откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу.

– Этого не будет, – сухо заметил он, наблюдая, как на водной глади появляются первые солнечные блики. – И к твоему сведению, я с ней не спал. Пока.

– Однако намерен это сделать?

– Точно.

Андреас поморщился, извлек из нагрудного кармана сигару, сорвал облатку и принялся шарить по карманам в поисках спичек.

– Кстати, кто она? – Он наконец нашел коробок спичек с рекламой афинского ночного клуба и прикурил сигару. – Хелен сказала, что она официантка. Неужто ты не мог найти женщину своего круга?

– Не знал, что ты сноб, дед. – Хью становилось все труднее сдерживаться. – Кроме того, она не официантка. Кэм держит кафе, а до последнего времени занималась еще и поставкой продуктов на дом. Мне казалось, тебе нравятся инициативные люди. Ты всегда говорил, что сам всего добился в жизни. А говоря о круге…

– Довольно разглагольствовать, Хью, – прервала его откуда ни возьмись появившаяся Хелен Стентон. – Гермес, ты забыл, что тебе говорил врач насчет курения. – С этими словами она взяла дымящуюся сигару и безжалостно растерла ее подошвой сандалии. – А теперь скажите, почему, стоит мне оставить вас на пять минут, вы готовы вцепиться друг другу в горло?

– Ну, положим, это не совсем так, – сказал Хью, вставая с кресла. – Пойду приму душ. Надо смыть соль с моего порочного тела.

– Ах, Хью! – Хелен порывисто подалась к нему и схватила его за руку. – Надеюсь, ты не наделаешь глупостей, дорогой?

– Глупостей? – Хью опешил. – Например?

– Например, соберешься и уедешь…

– Ты забыла, что сегодня приезжает его новая пассия, – сухо проронил Андреас. – Никуда он не денется, Хелен. Оставь его. Мы с ним прекрасно понимаем друг друга.

Хью не стал выслушивать длинную тираду матери, обращенную к деду, по поводу того, что тому необходимо в точности выполнять предписания врачей, а прошел в холл. В этой части виллы даже летом царила прохлада не только благодаря современной системе кондиционирования воздуха, но и потому, что здесь чувствовалось веяние традиционной минойской архитектуры. Нет, нельзя утверждать, что вся вилла была построена по каким-то древним канонам. Мозаичные полы из итальянского мрамора, мягкие бухарские ковры, фрески на стенах – отец деда, прадед Хью, имел североафриканские корни, и Андреас, хоть и не любил, чтобы ему напоминали о его арабском происхождении, не скрывал своего пристрастия к мавританской архитектуре.

Перед Хью распахнулись тяжелые дубовые двери, которые вели в гостиную. Он подумал, что здесь, на вилле, достаточно места, чтобы дед мог дать волю своему воображению, какие бы архитектурные фантазии оно ни порождало в каждый конкретный момент. Построенная в те дни, когда дед мечтал о большой, многодетной семье, вилла занимала более акра. Покои для гостей были спроектированы таким образом, чтобы живописные окрестности представали из окон в самом выгодном свете. Раскинувшаяся на скалистом мысе вилла с трех сторон была окружена изумрудными водами Эгейского моря, и Хью, несмотря на то что питал к этому месту противоречивые чувства, все же сознавал его уникальность.

Он приезжал сюда реже, чем следовало бы, и это было связано с той горькой обидой, которую он испытывал по отношению к деду. Впрочем, Хью с мрачной самоиронией признавал, что и сам служил для старика источником разочарований и обид. Разве он, вместо того чтобы воспользоваться теми благами и привилегиями, которые открывались перед ним благодаря богатству и положению деда, не предпочел основать собственную компанию?

Проблема состояла в том, что он не смог объяснить деду причину своего решения. Андреасу было просто недосуг выслушивать внука – у него не было времени. По крайней мере, когда Хью пытался это сделать, уточнил он, входя в роскошную, в византийском стиле, ванную.

Хью вырос в Афинах, в доме деда, из которого всегда мечтал сбежать. Он чувствовал себя узником и хотел быть таким же, как мальчишки, которые играли там, за высоким забором, отделявшим его от мира. И учеба в Англии стала для него избавлением, поскольку там дед при всем его влиянии был бессилен достать внука. Именно в это время Хью начинает восставать против семейной опеки. Он не хотел жить в мире, неотъемлемой частью которого являлись телохранители и где каждый твой шаг был заранее известен и предписан. Он хотел свободы, хотел иметь право выбора. Он хотел быть Хью Стентоном, а не Хью Деметриосом.