очень сложно. Чаще всего симптомы приходят тогда, когда операция не сможет никак помочь, остается надежда на химио или лучевую терапию. И то… с метастазами, а те коварны, выживаемость в течение плюс/минус пяти лет не всегда набирает даже жалкие пять десятков процентов.

И это жутко. Не смерть как таковая, к ней я давным давно привыкла. Жутко, что Франц может консультироваться потому что болен, а это ударит по мне чудовищно сильно, потому что, будучи медиком и гордясь профессиональными навыками, внимательностью природной, вдруг проморгала, что ему плохо. А это непростительно.

— Хорошо, что ты здесь, я как раз собирался тебя искать, — вздрагиваю, когда понимаю, что обращается он определенно ко мне.

— Только не говори что ты… — начинаю, отойдя на шаг, смотрю выжидающе, облизываюсь нервно. Паника возвращается. Снова. Потому что Франц молчит — это плохо. И вид его слишком серьезный.

— Нет, не я, — цокает и чуть кривит губы, на секунду прервав контакт глаз. Но херня в том, что на базе есть лишь два человека, из-за которых мне может стать непоправимо больно и страшно. Даже Мадлен и волки не заставят впасть в отчаяние, в случае чего, как бы те ни были относительно близки. Только Франц и Фил. Он об этом знает, знаю и я.

И земля уходит из-под ног. Я в ужасе пришла к нему, в ужасе теперь хочу сбежать, понимая, кто конкретно находится на волосок от смерти и не летящие сучьи пули тому виной. Не острый скальпель или моя ошибка. Хотя и она получается тоже, потому что только успела немного расслабиться и проебала все, что только могла проебать. Умудрившись забеременеть, не понимая от кого именно из них двоих, теперь же рискуя еще и потерять. И если вопрос с беременностью легко решаем, дело пары часов. То рак легкого, а я по разговору не поняла насколько все плачевно — вообще не шутка.

— Когда вы узнали? — Хриплю, голос дрожит, дрожат и руки.

— Пару недель назад, он вообще тебе говорить не планировал, я заметил случайно, убедил обследоваться хотя бы минимально. Случай не запущенный, и есть неплохие шансы, если он начнет лечиться прямо сейчас.

— А он?

— Не планирует начинать, насколько мне известно. — Закуривает, быстро поджигая сигарету и выдыхая тугую струю дыма в сторону. — По-хорошему ему нужно ехать в центр, там есть отличные онкологи, несколько из них точно согласны взяться за его случай. Но, если Макс не умеет нормально болеть и ведет себя как еблан редкостный в восьмидесяти процентах случаев. То твой любимый Фил — абсолютный ублюдок в ста.

— Басов мог бы помочь. Не все препараты в свободном доступе, даже за баснословные суммы. Очень многие, довольно действенные вещи в массы не выходят, не выгодно. Альтернативные методы, помимо операций и… — Начинаю тараторить, перебирая свои пальцы, глядя куда-то в стенку и не понимая, говорю я ему, потому что сведуща хотя бы немного и понимаю риски, или же успокаиваю себя, что вероятно все же есть выход и варианты. Но не помогает. Паника, как появилась, так и стоит бок о бок и смрадно дышит и по обе стороны головы, и четко в затылок. Леденящей сучьей дрожью, сковывая тело.

— Мог бы, — соглашается. — Святослав в курсе, говорила ли ты…

— Нет. Пока что нет, но видимо самое время, — выдыхаю, пячусь, хмурюсь, закрываю свой рот и решаю, что о ребенке говорить я сейчас вообще не готова. Нет у меня сил обсуждать еще и это, после подобной новости. Все кажется слишком неважным после угрозы, совершенно реальной угрозы жизни дорогому мне человеку. С моей судьбой давно решено, тут никаких загадок и надежд, как ни крути — будущего нет, у скрытых тайных желаний. Нет. Будущего. Но об этом я подумаю после.

Под мелькнувшее непонимание напротив, на дне темных глянцево-вишневых глаз — ухожу. Слыша стук собственных каблуков, что вбивается острым гвоздем в висок нестерпимой болью. Под веками удивительно сухо до треска, до скрежета сухо, веки, словно противно-шершавая бумага. Воздух какой-то пустой, словно из него выкачали кислород полностью. Я задыхаюсь. Дрожь нарастает, но я иду вперед, игнорируя и взгляды, и ветер, порывом бросивший мне в лицо волосы и пыль поднявшуюся следом.

Я иду неживая. Но дышащая.

Иду и не знаю, что сказать, когда увижу напротив синеглазое небо, какую из новостей озвучить ему первой. То, что я беременна и вероятно от него или то, что в курсе его маленького, гнусного, смертельного секрета.

— Я беременна, — вырывается вместо «привет». Скулы болят от напряжения, голова раскалывается надвое. Ходить кругами, смягчать правду, обрушивать следом — «Возможно от тебя» — нет моральных сил. Да и что даст ему это знание? — Это первое что я хочу сказать. И второе — меня пиздец как сильно злит то, что ты так долго молчал о состоянии собственного здоровья.

— Хм, поздравляю? — С сомнение тянет и подходит ближе, внимательно всматриваясь в мое лицо. — И стопроцентно пока шагала сюда, как Гитлер в юбке, успела начать проклинать меня и винить себя.

— Мне нужно в центр. Нам обоим, на самом деле. И в ближайшие несколько часов, а может и дней, я совершенно не готова обсуждать ни первое, ни второе.

— Отец-то в курсе, что ты собираешься избавляться от подарка в своем животе? — «В курсе один из вероятных» — хочется прошептать, но губы будто склеило намертво. Потому что всего одним единственным вопросом он совершенно точно дает понять, что себя в графу потенциального родителя, он не относит стопроцентно. Уверенный, что тот от Франца. И мне бы удивляться, ведь шансы у обоих примерно равны. Да удивляться не хочется. Как и признавать, что, похоже, ожидала другой реакции. Что вообще не понимаю, какого хера происходит. У него сраная карцинома в легком, что опасно по многим параметрам. А у меня внутри не карцинома конечно, но тоже потенциально проблемная… проблемный… господи, боже. Я даже спокойно говорить о ребенке не способна в своем состоянии. Нервы натянуты настолько сильно, что грозятся истончившимися канатами рвануть, исполосовав меня полностью. Окончательно исполосовать, без шанса отойти когда-либо от удара.

И снова хочется крови. Хочется порошка. Таблетку под язык и в глотку вместе со слюной. Хочется кайфа и боли. Хочется сделать себе что-то отвратительное, чтобы остались шрамы навсегда, потому что, черт возьми, заслужила. Все что со мной происходит — я заслужила.

Абсолютно все.

И эта мысль бьется и по пути в комнату, и когда собираю необходимые на первое время вещи, и когда иду к машине