Сердце переворачивается от того, как надрывно звучит ее голос.

- Ами, посмотри на меня, пожалуйста. Почему я должен не хотеть тебя видеть? С чего такие странные предположения?

Дочь продолжает закрывать лицо ладонями и качать головой.

- Если бы я не сбежала, все было бы в порядке с вашим ребенком. Я виновата. Ты не говоришь, но я знаю, что ты так думаешь. Яна тоже так думает.

- Успокойся, Ами. Ты же ничего не знала о беременности Яны. К тому же, ты же не желала ей зла.

Девочка вдруг застывает и задерживает дыхание. Я вижу, как между ее пальцами начинают катиться дорожки слез.

- Я знала, - шепчет она. - Видела тесты в туалете утром, поэтому и убежала. И... я ненавидела Яну. И ребенка этого тоже. Всех. Я не хотела, чтобы он родился. Чтобы отобрал тебя у меня окончательно. Тебя у меня и так никогда не было. Ты всегда с ней. А теперь бы я вообще перестала быть тебе нужной. Я так думала, когда убегала. Потом Яна объяснила мне, что все вовсе не так. И мне стало стыдно. Я даже хотела, чтобы мы вместе с ней рассказали тебе о ребенке, - Амилия всхлипывает громче. - И вот, чем все закончилось. Ты будешь считать меня плохой. И Яна тоже. Вы меня никогда не простите... Не все можно исправить... - она дергает розовую резинку у себя на запястье, и та хлестко бьет ее, оставив красный след на коже.

Отнимаю руки дочери от лица и прижимаю ее мокрые от слез ладони к своим губам. Какое-то время молчу, глядя на заплаканное лицо девочки. Пытаюсь собраться с мыслями, но сделать это очень трудно. Как я упустил все это? Как Эдие могла допустить, чтобы родная дочь так долго мучилась от мысли, что я всегда буду считать ее чужой?

Конечно, Амилия виновата, что вела себя плохо и недостойно, в конце концов, ей не три года, но в том, что Яна потеряла ребенка ее вины едва ли больше, чем моей. И уж точно я не собираюсь отвергать дочку лишь потому, что она ошибалась. Ее поведение - результат поступков взрослых, которые были слишком глупы и слепы, чтобы вовремя заметить истинные причины ее дурацких выпадов. А еще эгоистичны. Если уж люди в тридцать-сорок лет совершают ошибки, идя на поводу у собственного эгоизма и эмоций, то что говорить о девочке-подростке, которую еще и заставили усомниться в собственной важности и значимости?

- Никто не будет считать тебя плохой, Ами. Ни я, ни Яна. Ты вовсе не такая. Но ты должна понять, что вела себя неправильно. Это не делает тебя виноватой в том, что Яна потеряла ребенка, даже учитывая тот факт, что ты узнала о ее беременности и поэтому сбежала. Целью твоего побега не было же довести Яну до нервного срыва, чтобы случилось то... что случилось?

Девочка бросает на меня затуманенный взгляд и отрицательно качает головой, шмыгнув носом.

- Меня просто все злило и пугало... Когда я не хотела, чтобы ребенок родился, я вовсе не ждала, что это может случиться в действительности. Это были плохие мысли, но реального зла я никому не желала.

- Уверен, что ты не желала. А также уверен, что Яна тоже об этом знает. Но тем не менее, у всех поступков есть свои последствия. И я сейчас говорю не о том, что Яна попала в больницу, а о том, что поступая плохо с нами, ты причиняешь нам боль, понимаешь?

Ами молча кивает, прикусив губу и стыдливо опустив взгляд.

- Это никому не нравится. Тебе бы тоже не понравилось, если бы кто-то из нас поступал с тобой подобным образом. Яне бы не понравилось, если бы я вел себя так с ней. Мне бы не понравилось, если бы она вела себя так со мной. Мы все должны учитывать не только собственные желания и чувства в общении с другими людьми, но и чужие тоже. А чтобы точно их понимать, нужно об этом разговаривать. Нужно говорить важным тебе людям, чего ты боишься, чего хочешь, что любишь. Говорить от сердца. Если бы ты честно поговорила со мной о своих страхах сразу, то мы уже давно все бы выяснили с тобой. И тебе бы больше не было страшно. И нужды показывать характер там, где неуместно, не было бы никакой необходимости. Сейчас ты рассказала мне обо всем, детка, разве я ушел куда-то? Разве возненавидел? Обвинил?

- Н..нет.

- Потому что я тебя люблю. И потому что знаю, что ты меня тоже любишь. А еще я знаю, что ты любишь маму, любишь папу Майкла. Разве твоя любовь ко мне от этого слабее?

Дочка на миг задумывается, но потом слегка улыбается и качает головой.

- Нет, не слабее.

- Значит, и моя любовь к тебе не слабее только потому, что я люблю Яну. И она не ослабнет, если у нас с ней родится ребенок. Однажды он обязательно родится. И я бы хотел, чтобы его ты тоже любила, и чтобы он тебя любил, понимаешь?

- Да...

- Иди сюда, - я распахиваю объятия и позволяю дочке утонуть в них. Она бросается ко мне, прижимается к груди, пальцами хватаясь за плечи, а я покачиваю ее, как маленького ребенка.

- Прости меня, папа, пожалуйста. Я... я не знаю, как теперь тебе помочь...

Я сжимаю ее еще крепче. Амилия впервые обращается ко мне "папа". В один день потерять одного ребенка, и обрести признание другого - это словно сердце раскололось на две части. Одна его половина умирает, а вторая начинает жить.

- Сейчас помощь нужна вовсе не мне, Ами, а Яне. Ее нужно поддержать. Ей намного больнее. И с этой болью непросто будет справиться. Я хочу, очень хочу, чтобы Яну ты тоже впустила вот сюда.

Кладу ладонь на ее грудь, в область сердца.

- А если она не захочет? - шепчет дочка, уткнувшись подбородком в мое плечо.

- Она уже давно пытается достучаться. Ты просто не заметила этого, детка.

Моя Яна сумела полюбить чужого мальчишку, как родного брата, организовывала выставки для тяжелобольных людей, чтобы те могли получить достойное лечение, она спонсирует приюты для бездомных животных, продает свои картины, а потом все деньги жертвует на благотворительность. Как она может не впустить в сердце мою дочь? Ее сердце способно впустить в себя целый мир. Только бы залечить теперь это сердце...

Яна

Телефон лежит на подушке у меня перед глазами экраном вниз. А мне плевать. Я даже не поднимаю его, чтобы позвонить кому-то, или проверить, звонил ли кто-нибудь мне. Он стоит на беззвучном со вчерашней ночи. Я так и не поменяла режим.

Сколько сейчас времени, я точно не знаю. Все, в чем я уверена на сто процентов - ребенка больше нет. Живот немного тянет, хотя медсестра постоянно колет мне обезболивающие. Рука болит, потому что в меня влили уже больше литра какого-то лекарства через капельницу.

Мне все безразлично.

За окнами палаты тихо капает дождь. Капли попадают на стекло и медленно стекают. Я наблюдаю за ними, словно это самое значимое, что может быть сейчас в моей жизни. Думать о чем-либо другом я просто не могу.

Прекрасно помню, что ночью в палату приходил Рустам. Помню, как плакала, уткнувшись носом в грудь мужа. Не знаю точно, когда уснула и когда он ушел, но почему-то не звоню ему, чтобы спросить об этом, чтобы выяснить, придет ли он сегодня? Я даже не уверена, что в данный момент меня волнует его появление. Что-то плохое, черное и очень холодное поселилось внутри. Как назвать это чувство? Апатия? Безразличие? Депрессия? Как ни назови, пока оно будто неразрывная часть меня.