В тех местах, откуда родом Мордюкова, не знали крепостного права. Она из вольных русских, и ее гордая повадка воительницы, которая запросто может уложить вражину ударом кулака, а то и метким убийственным словцом, выражала иную, не смиренную, вольную Русь. Когда она уже почти не снималась в игровом кино, ее охотно запечатлевали на пленку в кино документальном, просто как художественную личность – и там видно, до чего она поразительно свободна. Свободна в слове, в суждениях, в поведении, в том, как искренне и спонтанно, без ухищрений, не заботясь, кто что подумает, она выражает себя. Речи и рассказы Мордюковой – головокружительный аттракцион, их можно пересматривать как хороший спектакль. Просто-таки ужасающий по силе и яркости личностный колорит! Тут вам не асфальт, а чернозем, не пошленький шансон, а вольная казачья песня, не лицедейство, а судьба.

За такую поразительную свободу и расплата была крутая. Всенародная любовь сочеталась с личным одиночеством, а ошеломляющие творческие победы с годами безработицы. Огромная жизненная, творческая сила часто бушевала без применения, а гордый нрав сокрушал быт. Но неистовая искренность проживания жизни и обеспечивала золотой запас творчества – в любой роли Нонна Мордюкова тратилась насмерть, до дна, без фокусов. Она могла играть чистейшую комедию («Бриллиантовая рука», «Женитьба Бальзаминова»), трагикомедию («Родня»), лирическую драму («Простая история»), мелодраму («Русское поле»), трагедию («Комиссар», «Трясина») – все, что угодно. Только не слабость, униженность, смирение и прочие якобы женские якобы добродетели. Этого Мордюкова изображать никак не могла. Да никто бы и не поверил!

Природный ум, явная литературная одаренность, фантастическое остроумие, ошеломляющая бесхитростность Мордюковой, ее пугающая прямота и страстность приводили к тому, что ею предпочитали любоваться на расстоянии, как шедевром живописи. Вглядеться в ее лицо полезно – смотрите пристальней в раскосые очи, в резкую красоту черт, и сквозь степную «русскость» вы увидите античную героиню, трагическую маску – Медею, сосланную в колхоз.

Жизнь прожита и песня спета. Обойдемся без гражданской панихиды, раз такова была воля отменившей эту церемонию актрисы, но пожелаем нашей воительнице, нашей богатырше русского поля – вечного покоя в Царстве Небесном.

2008

Жила-была Маша

«У нас нет личной жизни, у нас есть проблема личной жизни» – такую невеселую шутку довелось услышать. Действительно, не случайно под пером литераторов и журналистов область личной жизни превращается в шипящий клубок проблем. Люди встретились – проблема, не встретились – проблема, поженились – проблема, не поженились – проблема, изменили – проблема, остались верны – проблема, разошлись – проблема, не разошлись – проблема… И ведь никто специально вроде бы не желает мучить себя и других, разрываться в несчастьях. Нет, в основном хотят любить и быть любимыми, жить семейно и счастливо, а глядишь, все разваливается, рассыпается в руках безжалостно, непоправимо…

Помогите! Подскажите! Научите нас жить! – с подобными воззваниями люди нередко обращаются к искусству. И становится пронзительно грустно. Легко ли «без руля и без ветрил» плыть по океану жизни в густом тумане, то и дело ударяясь об «острые проблемы». Но вряд ли рядовой фильм или обыкновенный спектакль в состоянии удовлетворить такому требованию. Другое дело, когда люди совместно желают разобраться, «что с нами происходит», – тут годится любой повод.

Семья – явление довольно-таки консервативное. Сколько ни рассуждай про XX век, НТР и эмансипацию, а надо вступать друг с другом в определенные взаимоотношения, вести совместное хозяйство и растить детей, следуя каким-то традициям. Все это не нами придумано и, будем надеяться, не нами кончится. Вопрос о том, насколько современная женщина может быть традиционной.

По моему мнению, реальность, вся обстановка жизни, быт никак этому не способствуют. Движение вспять, к традиционному идеалу семейства, может быть исключительно акцией разума, сознательным решением, осуществить которое тяжело, как всякое разумное решение. Современная жизнь воспитала достаточно массовидный женский характер, нацеленный исключительно на «добычу» мужчины. Дальше – неизвестность, часто тоска, бушевание неприкаянных сил. Мудрость нужна, а где ж ее взять? Разве в глубинах генетической памяти, хоть и она, наверное, подвержена изменениям.

Пьеса В. Мережко «Я – женщина» посвящена современному «женскому вопросу». Жила-была Маша, молодая, симпатичная, семейная, работающая. Узнав об измене мужа, выгнала его. Пустившись в странствия, полные случайных встреч и знакомств, повидала разных мужчин, но ничего подходящего не нашла. Оказавшись случайно глубокой ночью в незнакомом районе, подверглась варварскому нападению компании подростков, после чего вернулась домой, где ее ожидали встревоженная дочь и очевидно раскаявшийся муж.

Надо сказать, если бы в финале пьесы был избит Машин муж, это выглядело бы справедливым возмездием. Но за что наказал драматург бедную женщину? Ведь с умыслом? С каким?

Пьеса Мережко идет на сцене Академического театра имени Ленсовета. Она же – в основе сценария фильма «Прости». Рассмотрим два ответа на этот вопрос.

На развалинах «Феличиты»

Не Маша, нет – Мария! Прекрасная, женственная, безусловно правая вечной правотой прекрасной женщины – вот отношение молодого режиссера С. Спивака, поставившего спектакль. Вот она стоит, белокурая, в алом платье, а вокруг нее в этот злосчастный вечер начинается кружение – трусливые, коварные, лживые, агрессивные или совсем пропащие мужчины наперебой стараются завладеть ее вниманием. Е. Соловей играет «женщину вообще» – это немыслимо трудно. Но подробности душевной жизни Марии не занимают режиссера. Он хочет сообщить пьесе энергию и остроту собственного отношения к жизни. Ему важно передать общий строй, общий вид и звучание обыденной жизни, с одной стороны – печальной, бедноватой, но, с другой, бодро рядящейся в цветные одежды, наигранно-оптимистично мурлыкающей сладкозвучную итальянскую «Феличиту».

Итак, Мария была счастлива, то есть не счастье у нее было, а так, «феличита» из модной недавно песенки, комфортный набор из примет благополучия, которые она носила как парадный костюм. Гордо держится Мария-Соловей, на работе потряхивая колбу с жидкостью, а дома, под звуки той же «Феличиты», исполняя дела по хозяйству, в лихие ритмы запрятав тоску.

На вечеринке у подруги Наташи (Н. Леонова), куда Мария приходит тоску развеять, опять вовсю гремят итальянцы («Мама-мария!»), кавалеры, схватив метлу и ракетку, изображают игру на гитарах, смешная «пышка» Наташа солирует, а Мария пробегает верхом на швабре, точно ведьма на помеле, мчащаяся на бесовский шабаш. Однако какой там шабаш, это просто свою бедность, неприкаянность да одиночество так отчаянно прикрывают несчастливые люди. И в этом сочетании натуральной бедности и наигранной бодрости, которое проводит режиссер по спектаклю, действительно есть что-то похожее на многое в жизни, в женщине. Мигает в холодной, железной пустоте сцены красный сигнал опасности (художник В. Кравцев); движется веселый, тоже ярко-красный диван, появляется во всех домах, куда забредает Мария, – он уютный, неопасный, только и опоры в нем не сыщешь: раз – и уехал, и оставил в пустоте.