Мадам Кольбер терпеливо улыбнулась.

– Это всего лишь наш главный бухгалтер, шерú[12], – объяснила она. – Он еще выдает вам зарплату…

– Тьен![13] – засмеялась Наташа. – Да, за это человека и полюбить можно!.. Итак, мадам Харрис, когда вы освободитесь, я вас к нему отвезу.

9

Вот так в седьмом часу вечера миссис Харрис оказалась в маленькой спортивной «симке» Наташи, сражавшейся с потоками машин на площади Этуаль и затем по широкой ленте авеню де Ваграм катившей к дому мсье Фовеля. Телеграмма в Лондон с просьбой присмотреть за клиентами миссис Харрис на время ее отсутствия уже была отправлена. Она была рассчитана на то, чтобы потрясти миссис Баттерфилд до глубины души. Телеграмма из Парижа!.. Впрочем, на самом деле миссис Харрис мало об этом думала: она исследовала Рай.

Номер восемнадцать по рю Денекен оказался маленьким двухэтажным домиком с мансардой, построенным в прошлом веке. Когда Наташа и миссис Харрис позвонили, мсье Фовель крикнул из глубины дома: «Антре, антре! Входите!» Он-то думал, что англичанка приехала одна. А женщины вошли в незапертую дверь и оказались в доме, который пребывал в состоянии первозданного хаоса. Впрочем, такое состояние было вполне естественно: чего ждать, если сестра холостяка, уезжая, оставляет точные инструкции приходящей уборщице – а та, естественно, выбирает именно этот момент, чтобы заболеть.

Толстый слой пыли, нетронутой целую неделю; всюду разбросаны книги и одежда. Не требовалось особого воображения, чтобы представить гору немытой посуды в мойке, грязные кастрюли и сковородки на плите, неубранные постели и устрашающую ванну. Никогда еще ни один мужчина не приходил в такое смятение при виде гостей. Его честный шрам контрастно белел на пунцовом от смущения лице (а надо сказать, что вообще-то шрам не только не портил его, но даже служил к его украшению).

Заикаясь и суетясь, мсье Фовель бормотал:

– О, нет… нет… мадемуазель Наташа… чтобы именно вы… именно вы… но я не могу позволить вам войти… и я, который отдал бы все, чтобы вы оказали мне эту честь… то есть я хочу сказать, я жил один целую неделю… мне так стыдно…

Миссис Харрис, разумеется, не усмотрела ничего необычного в состоянии дома. Все как дома, в Англии, где решительно все квартиры, в которых она работала, выглядели именно так.

– Ну полно, полно, голубчик, – бодро сказала она. – О чем шум-то? Я сейчас все приберу, оглянуться не успеете. Покажите только, где тут у вас щетки, дайте ведро, тряпку…

А Наташа – Наташа сквозь грязь и беспорядок видела дом крепких буржуа. Прочная и удобная мебель: плюшевая софа, шкаф со множеством безделушек, большие, в рамках, фотопортреты деда и матери мсье Фовеля в жестких костюмах начала века, клавесин в одном углу, кадка с фикусом в другом; кружева на подушечках, мягкие шторы из шенилла[14] и мягкие, даже слишком мягкие, стулья. Это был комфорт без роскоши и изящества – и сердце Наташи рванулось к нему. Это был дом, в каком ей не приходилось бывать с тех пор, как она покинула свой собственный дом в Лионе.

– О, пожалуйста, – закричала она, – прошу вас, могу я остаться и помочь вам? Вы позволите мне, мсье?

Мсье Фовель зашелся в извинениях.

– Но мадемуазель… чтобы именно вы… и в этом свинарнике… я умру от стыда… чтобы вы портили свои ручки… я не могу этого позволить…

– Фу ты! Да полно вам, голубчик! – перебила миссис Харрис. – Вот уж точно, не только у нас мужчины ничего не понимают. Вы что, не видите, что девочка ХОЧЕТ помочь? Так что не путайтесь под ногами и дайте нам прибраться.

«Надо же, – размышляла миссис Харрис, пока они с Наташей надевали косынки и фартуки и разбирали тряпки и щетки, – французы такие же, как и обычные люди, простые и добрые. Разве что немножко грязнее. И кто бы мог подумать после всего, что приходится о них слышать?»

На этот вечер у Наташи была назначена встреча с графом (коктейль), встреча с герцогом (ужин) и встреча с влиятельным политиком (чашечка кофе поздно вечером). И надо сказать, что с самого приезда в Париж она не испытывала такого удовольствия, как когда она махнула на графа рукой и принялась, с помощью опытной профессионалки, гонять пыль по дому номер восемнадцать на рю Денекен так, как ей (пыли) не приходилось здесь еще летать ни разу.

Казалось, порядок был наведен почти мгновенно. Каминные полки и мебель сияли, фикус полит, постели застелены хрустящим свежим бельем, темная полоса на стенках ванны исчезла, а сковородки, кастрюли, стаканы, ножи и вилки перемыты и перетерты.

«Как же хорошо снова оказаться в доме, и быть женщиной, а не глупой куклой», – сказала себе Наташа, воюя с пылью и фестонами из паутины в углах и выгребая из-под ковров всю ту жуть, какую мсье Фовель вполне по-мужски заметал под них.

Наташа задумалась о том, что мужские особи вида homo sapiens, видимо, все-таки безнадежны – и вдруг почувствовала, что жалеет мсье Фовеля. «Наверно, у него хорошая сестра, – подумала она. – Бедняжка, он был так смущен…» Неожиданно для себя она представила, как прижимает к своей груди белокурую голову смущенного до пунцовости мсье Фовеля и приговаривает: «Ну, ну, маленький – не надо так расстраиваться. Теперь я здесь, и все будет в порядке». А он такой красный, и этот белый шрам (конечно, заработанный самым честным и благородным образом)…

И это – о незнакомом, в сущности, человеке, которого она раньше видела мельком, который был для нее лишь малозначительным предметом обстановки Дома Диор! Она, поражаясь самой себе, некоторое время стояла неподвижно, опираясь на щетку, – воплощение идеальной домохозяйки. Такой и застал ее вернувшийся мсье Фовель, и был очарован еще более, если только это возможно.

Обе женщины были так заняты, что не заметили, как ушел хозяин дома. Теперь же он появился, скрытый за горой свертков и пакетов.

– Я подумал, – объяснил он, – что после такой работы вы проголодаетесь…

Затем, едва смея глядеть на растрепанную, перепачканную в пыли, но абсолютно счастливую Наташу, он, запинаясь, спросил:

– Вы хотите… могли бы вы… смею ли я надеяться, что вы поужинаете с нами?..

Граф и его коктейль уже канули в тартарары. «Бум, бам!» – грянул дуплет: за графом последовали и герцог, и политик. Просто и естественно, забыв о своей «звездной» роли, Наташа – то есть мадемуазель Птипьер из Лиона – обняла шею мсье Фовеля и чмокнула его в щеку.

– Но вы ангел, Андре, что подумали об этом! Я