Господи, и куда ее занесла судьба!.. И зима в этом странном краю совсем не походила на нарядную, снежную и солнечную уральскую зиму. Помимо ярящегося внизу моря, противный сырой ветер дул и дул, гоня по свинцовому небу нескончаемые грязно-серые стада облаков. Снега не было, но лили секущие ледяные дожди. Она считала: декабрь, январь, февраль, март, апрель… В мае уже будет весна, в июне станет тепло. Однако до июня нужно дожить, а дров ей завезли на удивление мало. Вечерами она сидела вплотную к своей буржуйке, читала при свете керосиновой лампы, или шила, или штопала, или вязала носки – что-нибудь делала, лишь бы не вслушиваться в грохот, возню и дикие вопли моря, с которым она не смогла подружиться. К марту дров уже почти не осталось, и она запаниковала – еще топить два месяца, и, хотя сильного холода и снега нет, ветер с моря выдувает тепло из дома не хуже уральского мороза.

Вдруг неожиданно, в одночасье, потеплело. Солнце стало припекать так, что за считаные дни отовсюду полезла молодая трава, а еще до травы доверчиво раскрыли солнцу свои венчики какие-то незнакомые ей мелкие цветочки. Вылетели пчелы, деловито побежали жужелицы, на деревьях наперебой лопались почки, и в середине марта у южных стен уже стали распускаться деревья. Мир расцветал желтым, белым, малиновым, нежно-розовым… Ветер стих, море из серого, рваного, слившегося с небом месива снова стало синим, гладким, отутюженным, таким, каким она его увидела в день своего приезда. Но ее уже было не обмануть этой показной, открыточной, глянцевой красотой, море ей все равно было ни к чему. Оно было чрезмерно, назойливо и совершенно бесполезно для этой сухой земли. Правда, три зимних месяца с небес изливались нескончаемые потоки дождей, насыщая щебнистую почву влагой, и сейчас отовсюду, из-под каждого камешка вылезали то травинка, то цветок. Несмотря на это, Арина долго не могла поверить, что в марте началась настоящая весна. И поверила только тогда, когда их бригаде объявили о спешном начале полевых работ.

* * *

«…И едва ли успеют по плечи… Сам попробую с ней поговорить… Я разобью турникет…» – Катя машинально выдернула из уха наушник и окончательно проснулась. Из второго уха наушник вывалился сам и во сне больно надавил ей щеку. Она нащупала и вытащила его.

– По-моему, разговаривать с ней уже бесполезно. Ванечка, это старческий маразм. Но нужно же что-то…

– Я сам попробую сегодня с ней поговорить, – настойчиво повторил голос.

– Ну, попробуй. Только я бы на твоем месте…

Голоса раздавались где-то совсем рядом с лавкой, на которой уснула Катя Скрипковская, так и не дойдя до своей кровати в прохладной комнате.

– Оксана, это моя семья. Я лучше знаю собственную бабку, ты уж мне поверь. Она меня любит… просто… просто не знаю, что в этот раз на нее нашло! И вообще, давай не будем ссориться по пустякам.

– Хорошо. Если ты считаешь, что все это пустяки, то оставайся без наследства. Мне-то что! Я тебя и так люблю. Мне самой ничего не нужно.

Парочка стояла, наверное, как раз за платаном. Место уютное, укромное, и, должно быть, зеленая скамья и прохлада нравились не одной Кате. Сейчас она невольно подслушивала чужой разговор, и это было ей неприятно. Однако любопытство, начавшее одолевать ее еще утром, когда она впервые услышала о том, что «эти бабки окончательно сбрендили», не давало ей сейчас встать, кашлянуть или как-нибудь еще дать понять, что здесь присутствует посторонний. Парочка явно ее не видела – спящая Катя была прекрасно замаскирована сплошной спинкой скамьи. Разговор шел, безусловно, о том утреннем инциденте, и ей, как оперу до мозга костей, ужасно хотелось слушать и дальше. Не скажут ли эти двое чего-нибудь еще занимательного? Например, что Ариадна Казимировна действительно дочь или какая-нибудь внучатая племянница Казимира Малевича, или…

– Из-за этой новости весь день пошел наперекосяк. Я, кажется, сегодня забыл вколоть инсулин.

– Ты забыл вколоть свой инсулин?

– Слушай, голова идет кругом… Колол я его или не колол? Вот не помню, и все.

– Не колол. Я точно знаю, что ты забыл. У меня память хорошая. Вань, давай, пошли отсюда, тебе срочно уколоться нужно…

– Тут обо всем забудешь… Оксаночка, ну что ты волнуешься? Тебе нельзя волноваться. Вот прямо сейчас и уколю.

Катя струхнула. Если у этого парня лекарство с собой, то сейчас внук Ариадны Казимировны подойдет к лавке – на лавке делать укол, конечно, удобнее, чем на весу. И тогда он увидит ее, не в меру любопытную квартирантку, подслушивающую разговоры. Она быстренько сунула себе в ухо один наушник и закрыла глаза.

– «… искала тебя…»

– А что, если укол инсулина сделает себе нормальный человек? Ну, например, ты? Или кто-нибудь другой?

– «…ночами темными…»

– Нормальному человеку нельзя вводить инсулин. Это я, как медработник, точно знаю!

– «…с ума сошла! Ты совсем как во сне…»

– А почему?..

– «…твой голос…»

Катя с раздражением выдернула наушник из уха – парочка обнаруживать Катю не спешила, а любимая Земфира сейчас ужасно мешала слушать их разговор.

– Откуда я знаю почему? Знаю, что нельзя, и все. Тебе инсулин нужен, потому что, если ты его вовремя не уколешь, тебе будет очень плохо… очень больно… очень. Укуси меня в шею!.. о-о… А мне инсулин не нужен… о-о… потому что тогда мне будет очень больно… Да-а-а-а!.. Вот так… От укола… От инсулина… Да-а-а… Очень больно… О-о-о…

Судя по звукам, за деревом от поцелуев уже перешли к прелюдии. Катя чуть-чуть повернулась, чтобы освободить затекший во время внезапно сморившего ее сна бок. К тому же ей совершенно неудобно было присутствовать при подобных обстоятельствах, а потому она снова сунула наушники в уши. Но даже через музыку она хорошо слышала возню этой парочки.

– …нет, я не хочу, чтобы тебе было больно…

– …я тебя люблю…

– Я тебя тоже люблю. Нет… О-о-о… Да-а-а… Нет, пойдем, нужно сделать тебе укол… а то опять все забудем…

– А если ты себе сделаешь укол? Вот так? Прямо сюда…

– Прямо сюда? О-о-о… Или сюда… Ты просто с ума сошел…

– Я тебя хочу…

Атмосфера все накалялась. Лежать на скамейке и притворяться спящей Кате становилось совсем уж неудобно. Похоже, эти двое займутся любовью прямо сейчас и здесь, в двух шагах от нее.

– …нет, давай все-таки пойдем домой. Здесь ничего нет, кроме этой дрянной скамейки, а на ней ужасно неудобно, я же помню… а на земле муравьи!

Катя облегченно выдохнула и сказала большое спасибо муравьям и этой отнюдь не дрянной скамье. Кажется, обошлось. Шаги, удаляющиеся шаги… Слава богу! Она схватилась рукой за деревянную спинку и села, потирая надавленный бок. Какая-то тень метнулась в сторону, и ей послышался странный звук. Она инстинктивно дернулась, едва переведя дыхание от испуга. Осмотрелась – нигде никого не было видно. Должно быть, померещилось. Парень и девушка уже ушли в дом. Катя взглянула в сторону решетчатой беседки, стоящей неподалеку. Беседка совершенно заросла плющом, и пол в ней, как ее предупреждали, от старости был ненадежен. Катя никогда в нее не заходила. Плющ на беседке вдруг как-то странно встопорщился, и она снова едва не вскрикнула. Да что же это за день такой! Призраки здесь, что ли, бродят? Но нет, привидением то, что появилось, было назвать сложно – это был всего-навсего один из доберманов, стороживших участок. Он забрался в гущу плюща, видимо спасаясь от изнуряющей жары. Пес презрительно окинул пугливую гостью взглядом внимательных черных глаз, отвернул острую морду и скрылся через проделанную в зеленой завесе дыру обратно в беседку. Везде шныряют эти верные сторожа одной из бабок. Катя улыбнулась. Одной из сбрендивших старух. Или выживших из ума? Ну, как бы там ни было, хватит приключений, пора обедать.