Сейчас Лён сказал Зорко:

— Дураки они тут все.

— Почему? — Зорко живо придвинулся.

— Так…

— А по-моему, не дураки! — строптиво отозвался Зорко. — Они хитро все это придумали.

— Что?

— Ну, штаб этот…

— Только непонятно — зачем?

— Непонятно? — удивился Зорко. — Наоборот! Теперь все ясно! Они же — генералы! Все! И эти, и тот, который Майкл! Только он притворялся!

Лён не понял, кто такой Майкл. Не все ли равно!

— Ну и что? — сказал он.

— А то, что им так удобнее! Войны по плану, по заказу! Чтобы каждому хватило побед и наград… Генералы же не могут без войны! А их вон сколько развелось! Прямо как в театре!

— В каком?

— Ну, помнишь, на площади, где мы повстречались? Три генерала на двух солдат…

— А-а… — Лён вспомнил. Только казалось, что было это давным-давно.

А Зорко, увлекшись, развил свою догадку:

— Лён, ты подумай: что за генерал, если он не воевал ни разу? На него же будут смотреть, как… ну, как на водолаза, который нырял только в ванне…

— Или как на пожарного, который тушил только окурки, — согласился Лён.

— Или как на летчика, который летал только с кровати на пол, — хихикнул Зорко.

— Или как на музыканта, который играл только на плейере…

Так они минуты две упражнялись в остроумии, оживляясь все больше.

— Или… — пошел Зорко в очередной заход. И мигнул. И сказал уже другим голосом: — Как ты думаешь, скоро нас убьют?

«Не говори глупости!» — хотел прикрикнуть Лён. И подавился мгновенным страхом. Впервые за все время стало так страшно.

Но если Зорко страшно т а к ж е, тогда… как он это терпит, малыш?

И Лён сжал в себе подкатившую к горлу жуть. Закашлялся.

А Зорко прошептал сокрушенно:

— Глупый я… Нельзя было выдавать себя. Если бы не обругал генерала, может, нас сюда и не посадили бы…

Чего теперь было каяться: если бы да бы… Лён усмехнулся:

— Потому что ты не умеешь хитрить… Ты и Динке тогда так неуклюже соврал. Будто украл свою одежду на пляже… Ты на такое не способен. Не крал ведь?

— Не-а… Мне ее дали, когда послали в Льчевск.

— Никакой ты не лисенок, не проныра… И правильно, что твое «Зорито» с одним «р»…

— Какая разница…

— Разница. Это слово означает не «лисий детеныш», и «дикий голубь».

— Правда?

— Правда. Я читал по-испански сказку про голубей…

— Ну и ладно… — вздохнул Зорко.

— Я тоже думаю, что «ну и ладно». Это не хуже, чем лисенок. Может, даже лучше…

Зорко обнял себя за плечи и прошептал:

— Теперь-то не все ли равно? Теперь уж… наверно, не долго…

— Перестань. Может, еще выкрутимся… Давай лучше вспоминать что-нибудь хорошее.

— Что?

— Ну, крепость, старика Августа… Динку… Ведь славные были дни, верно?

— Славные, — через силу улыбнулся Зорко.

— Если вырвемся, обязательно вернемся туда. И будем жить там всегда… И пойдем учиться в ту школу, где Динка…

— И она будет проверять наши уроки. И ругать за двойки…

— А в случае чего — как Ермилку… — напомнил Лён. И тоже заставил себя улыбнуться.

— Ага… — Зорко опять стремительно потускнел. — Лён, только мы не вырвемся…

— Ну, Зорко… может, повезет.

— Не-а… Лён, они все равно убили бы нас обоих. Даже если бы мы себя не выдали. Им не нужны свидетели. Теперь-то я понимаю… А ты?

А он… он тоже понимал. Но признать это так сразу… Задавить в себе последнюю надежду?

Возразить Лён не успел. Сладковатый, странно знакомый запах тонко просочился в дыхание. Лён испуганно вытолкнул воздух из легких. Зорко, наоборот, задышал сильнее. Испуганно.

— Лён, что это?

— Газ, — угрюмо сказал Лён.

Запах пока был не очень сильный. Но неумолимый. Сочился газ из маленьких круглых дыр у самого пола.

«Гады. Лучше бы застрелили», — подумал Лён. И еще подумал, что жить осталось несколько минут. И эта жизнь сузилась до размеров железного куба. Весь мир сжался в этом кубе. И в мире остался только Зорко.

Лён придвинул Зорко к себе. Шепнул:

— Может, они передумают. Попугают и отключат газ…

— Не надо, Лён, — шепотом сказал Зорко. И обмяк. Щекой лег Лёну на плечо. Его волосы защекотали Лёну ухо. Но он не пошевелился.

Тем же шепотом Зорко спросил:

— А Дорога, на которой все встречаются… Может, она есть по правде?

«Скоро узнаем», — чуть не брякнул Лён. И обмер от прихлынувшего жуткого понимания: ведь и в самом деле — скоро узнаем! Почти сейчас… Ужас опять бесшумно взорвался в нем. И Лён вновь скрутил его — с последней отчаянной силой.

— Конечно, она есть, Зорито…

— Нет, ты меня не утешай. Скажи честно: ты правда так думаешь?

Лён не стал хитрить второй раз:

— Никто не знает точно… Но я думаю, что правда. Это ведь от нас зависит…

— Почему?

— Если очень сильно верить, то, наверно, так и будет…

— Хорошо бы… Интересно, какая она?

— Может быть, у каждого своя. Кто какую представляет.

— Я… знаешь, какую представляю? Всю в траве. У нас недалеко от дома, за оврагом была такая. Раньше там ездили машины, а потом она заросла. По ней идешь, идешь, а в колеях колокольчики. Высокие такие… Только там кое-где крапива. Но можно ведь обойти…

— А обходить-то нельзя. Не полагается, — строго сказал Лён. — С дороги не сходят…

— Ладно, можно потерпеть, это не главное… И все же там будет обидно. Идешь, идешь, а все равно обидно…

— Почему?

— Ну, никто же не знает, к а к о й здесь штаб, — с тихой горечью выговорил Зорко. — Мы… уйдем, а они будут все это продолжать. Вот если бы мы могли кому-нибудь сказать! Хоть словечко… А то ведь никто не понимает… Думают, что сражаются за справедливость, а на самом деле, как пешки…

«Так уж никто и не понимает!..» — мелькнуло у Лёна. Зорко словно услышал его:

— А те, кто догадываются, считают, что так и надо… — И всхлипнул. То ли от обиды, то ли от страха. Лён придвинул его к себе покрепче. Зорко благодарно притих. И вдруг закашлялся. Наверно, невидимый газ взметнулся языком и попал ему в горло.