Да, было нелегко. Но могу сказать: Пугачева стала для меня другом, учителем, цензором в хорошем смысле слова. Встреча с ней равноценна находке живой воды в сказке. Когда попадаешь в луч Аллиных интересов, становишься человеком ее творческого круга, работаешь с ней — наступает совершенно иной этап твоей жизни. И к тебе самому у окружающих пробуждается интерес.

Алла бывает человеком и непредсказуемым. Вот, кажется, мы обо всем договорились, а она требует переделок, будто все видит впервые. Причем оппонент она достойный и спорит очень убедительно. Мне от этого легче не становилось, дело иногда доходило до взаимных оскорблений, она в гневе декорации ломала микрофоном — это очень громко при включенном микрофоне, — с театральным хрустом, на весь зал. И слезы, и истерики были, и дрались, и мирились.

Помню, в тех же «Встречах-92» она вызывает меня буквально за десять дней до премьеры и говорит:

— Для моей новой песни не годится ни этот дом, ни балкон. Для нее нужно что-то совсем другое, в ее характере. Понимаешь?

Что тут не понять. Пришлось на ходу из того, что было под рукой, лепить слева эту желтую лестницу — «лестницу нашей осени, осени нашей любви».

Споришь с ней — получишь аргументированный ответ. Пусть ты даже изначально понимаешь, что прав на сто процентов, но если она с тобой не согласна, она в какой-то момент откроет свою козырную, свинцовую карту, которой ба-бах сверху, и начнет говорить, все пропуская через свое «я»:

— Ты прав, прав, прав, все правильно, но пойми, мне это не нужно, я этого делать не могу и не буду.

И все. И если она так чувствует, спорить с ней бесполезно. А потом посмотришь, подумаешь — и согласишься: да, действительно, ей это не нужно.

У Аллы все идет, как в градуснике, от нуля только к плюсу, только выше нуля. Она — человек оптимистический, минусового понимания у нее нет.

Я приехал как-то раз в Германию, года полтора назад. У нее был тур, кем-то совершенно нелепо расписанный. Это перед ее юбилеем. Я тогда привез ей эскизы оформления ее концерта и Кристины. В ее контракте на тридцать дней — почти ежедневные выступления. Там указывалось: переезд — Бонн, переезд — Висбаден, переезд — Франкфурт. Кто-то в этом графике не учел: переезд утром, а вечером уже выступление.

В любом случае есть возраст, никто его не скрывает, все знают, сколько Пугачевой лет. Но ведь известно, что у каждой певицы после концерта происходит рефракция голоса, что нужно два-три дня для его восстановления. Тем более что фонограмм у Пугачевой нет, она поет живым голосом. Да она и не могла бы петь под фонограмму: сегодня она трактует «Арлекино» не так, как прежде, даже не так, как вчера.

Я застал ее тогда не в лучшей форме после четырех ежедневных выступлений. На пятый день она была сипящим человеком, который не мог со мной даже нормально поздороваться. Зная, что она без голоса, пошел вечером на ее концерт, от которого она не отказалась. И что же? Она вышла, и никто ничего не заметил. Она умело переходила на речитатив, брала те ноты, что могла, но не обманула людей ни на грамм. Они ушли в восторге от ее актерского мастерства, силы, энергетики, обаяния.

У нее, повторю, все идет от нуля к плюсу. А в хорошем состоянии голоса все поднимется еще выше, а с хорошими декорациями — может подняться до стоградусной отметки.

Впрочем, если и ничего не будет, только два луча, — все равно будет Пугачева.

Меня всегда, как магнит, притягивала откровенность лирических признаний Пугачевой. В них — искренность чувствований, новая, несколько гипертрофированная открытость, способность распахнуть настежь тайники своей души. И осветить их самыми мощными, современными светильниками. Перефразируя Пушкина, о ней можно сказать: она умеет «высокую страсть для звуков жизни не щадить».

Расход душевной энергии при этом у актрисы был таким, что многие замечали — то сочувственно-горестно, то злорадно-пророчески:

— Надолго ее не хватит!

Пугачева не обращала внимания на пророков. Жила на сцене так, будто каждый ее концерт — последний.

Когда мы беседовали в доме Аллы, я сказал ей:

— Я был на «Рождественских встречах» девяноста третьего года, хотя до этого видел далеко не все. Но тут многое сложилось «за». Какое-то время вас не было слышно, и перерыв показался затянувшимся. Зрители просто соскучились. И опять же — снова слухи, один другого круче. «Пугачева не выступает, потому что неудачно сделала какую-то особую, невиданную подтяжку всего тела — дала себя, извините, искромсать вдоль и поперек». Говорили — я сам это слышал — на остановке автобуса: «Пугачева, садясь в троллейбус, поскользнулась и сломала ногу». А на студии грамзаписи одна сотрудница взволнованно требовала: «Немедленно звоните Пугачевой! Мне только что рассказали, что она задавила Кристину!»

Теперь я знаю, на самом деле ничего похожего, слава богу, в вашей жизни не было. Хотя события, случившиеся тогда, иначе чем трагическими не назовешь. Не решаюсь говорить об этом с экрана.

— Говорите, пусть все узнают правду, — попросила Алла.

Кристина вспоминала то время:

«Все происходило на моих глазах. Я приехала к маме в Швейцарию погостить на несколько дней, и мы были вместе постоянно. Я чувствовала, что что-то с ней происходит, но она ни о чем не сказала мне ни слова.

Мама — очень скрытный человек, все переживает в себе. Это, видимо, свойственно всем нам, всему нашему колену. Не знаю, от кого это пошло, но это действительно так. Я вижу подобное и на своем примере, и даже на своих детях. Мы не любим делиться своими проблемами, делать их достоянием не только посторонних, но и близких глаз. Не говорю о горе, несчастье, а просто о какой-то неудаче или нездоровье. Мы стараемся максимально пережить все в себе и справиться с этим без чужой помощи.

Я говорю обо всех нас, потому что тогда, в Швейцарии, еще раз убедилась, какой же мама обладает силой, чтобы ничем мне не показать — ни настроением, ни поведением, — что она больна».

Врачи обнаружили у Пугачевой опухоль груди. Провели анализы — опухоль, к счастью, оказалась доброкачественной. Но операцию посчитали необходимой и срочной: мало ли что может случиться в дальнейшем! Оперировали там же, в Швейцарии. Самое современное оборудование, высококвалифицированные врачи. Все вроде бы прошло благополучно.

Но... Можно ли в стерильных условиях внести инфекцию? Невероятно, такого и в мыслях допустить нельзя. Однако случилось именно такое.

В Москве, почувствовав себя плохо, Алла старалась держаться: «Поболит и перестанет». В гостях невыносимая боль не отпускала ее, и температура, показалось, поднялась. Не показалось. Друзья настояли, чтобы доктор, оказавшийся, по счастью, среди гостей, осмотрел ее. Он решительно потребовал:

— Немедленно в больницу! Если вас сегодня же не прооперируют, за вашу жизнь не ручаюсь.

Скорая. Клиническая больница № 15. Анализы, Диагноз — заражение крови. Состояние критическое. Потеря сознания. Исход прогнозировать никто не осмелился. Решали минуты.