— Ну и ну, сэр, — ответил Гувер, игнорируя уши спаниеля. — Самые адекватные планы.

— Но если совсем честно, — сказал я, прихлёбывая из стакана, — ты тоже поджал хвост.

— Когда прекрасный лик угрозы встанет пред тобой, безумец бросится вперёд, мудрец спешит долой.

— Эти утконосые банальности весьма поучительны, Гувес, — но между тем в наших дрожащих руках есть мертвец — одна штука и спящий констебль — одна штука. Настал момент серьёзно поболтать. Нельзя, чтобы это свиное ухо подвесили у меня над головой, как альбатроса. Скандал встанет нам в фантастическую сумму. И тогда придётся завернуться в шарф и продавать жареные орехи.

— Есть ещё вопрос смерти через повешение, сэр.

— А что, Фибиану ещё недостаточно?

— Я имел в виду вас, сэр, привязанного к виселице во имя излечения от убийства.

— Убийство? Но ведь у меня отсутствует стержневой злой умысел. Простой недогляд.

— Недогляд, совпавший с недосердцебиением и недодыханием у вашего дяди.

— О, какой-нибудь безукоризненный старпёр поручится за меня. Кто там говорил, что великие истины жизни — это воск, из которого мы лепим разные фигуры?

— Безумный Шляпник, сэр?

Я начал хохотать, но натолкнулся за зловещий взгляд Гувера.

— О, ладно, Гувес, давай свой план — я весь внимание. Ни одно осознанное слово не сорвётся с моих губ. Тебе принадлежит моё безраздельное внимание.

— Благодарю вас, сэр. Итак, в течение его нескольких визитов от моего внимания не ускользнуло, что рассудок мистера Фибиана находится не там, где ему положено.

— Он тыкал пальцем в Цезаря, старый волк. Однажды застрелил сардину на официальном обеде, потом отбросил пистолет и с рыданиями бухнулся на колени рядом с телом. Каждая матросочка на суше знала, что он псих.

— В самом деле, сэр?

— Тем и был известен. Серьёзность поведения — единственное, что ему мешало.

— Ещё раз нарушение паче соблюдения, сэр, — серьёзность поведения констебля равноценно замогильная?

Смысл его слов манил, как испаряющийся джин. Но идея, выпадающая из свиноваляния его логики, была ослепительна.

Той же ночью я отмотоциклил Фибиана в доки и, подперев его в трудном положении, послал без преамбулы в реку. Ни один свидетель в этом сомнительном месте не стал бы тратить силы на то, чтобы поднять веки, потому что мы одели Фибиана в униформу констебля. На следующее утро я одел констебля в одежду Фибиана и, пока он ещё ничего не соображал, сдал его в дурдом. Они только взглянули на бабочку и забрали его из моих рук.

Раньше, чем я смог бы сказать «Блаватская», раздутое тело выкатилось на отдалённое побережье, и я вытерпел месяцы шторогрызного беспокойства, пока шло расследование — но, наконец, какой-то головорез под опекой полиции попытался сколотить свой честно отработанный приговор, разболтав о весёлом зрелище, свидетелем которого стал в доках. Полиция налетела на его слова, как на маразматическую бабку.

Естественно, тот факт, что в доках я был одет в известное облачение Фибиана, привёл их по следу в дурдом, и теперь уже неподдельно невменяемого полицейского констебля, орущего про невидимых змей, повесили раньше, чем он осознал, кто он и за что. Конец удовлетворил и полицию, и злодея — если последний термин можно применить ко мне, к которому обратились как к заслуживающему доверия джентльмену, чтобы подтвердить личность моего дяди в дурдоме. Разве могли ребята в синем ошибаться в таком вопросе?

— Конец ещё одной главы, а, Гувес? — крикнул я, откинувшись на диване.

— Самой последней для некоторых особ, сэр.

— Ладно тебе, старина, не будь таким торжественным. Бывают вещи и похуже, чем повешение.

— Например, сэр?

— Повешение в опере. Ха-ха-ха. Там — это наверняка. А теперь кинь-ка мне газету, старый волк. В ней статья про покойного.

— Сроду не думал, что найду вот так контуры в жалобе.

— Ужасно адская штука.

— Ага, Генри, ну наконец-то. Передвижной обезьянник пролетел через ленту ограды и стремительно развернулся. Шеф Генри Блинк толчком распахнул дверь — батон сигары посреди одутловатого лица — и выкатился наружу, вдыхая ночной воздух.

— Я уже чую вкус этого ареста. Выстрел в движок? — Он нахмурился на фейерверк вспышек стада журналистов.

— Генри, — сказал энергично Майор, — ты знаешь Джека.

— Прорыв границы, зырьте сюда — Майор, Гарпун Спектр и Шеф Терминала в пыльнике!

— О, сомневаюсь, что мистер Кома потребует правосудия, — сказал Майор с нервной улыбкой.

— Готов спорить на твою шоколадную жизнь, что не потребует. — Блинк неуклюже протопал мимо трёх мужчин и осмотрел тело, чей третий глаз был распахнут, как люк после взрыва газа. — Охранник, однако. Есть улики?

— Ждут тебя, Генри. Вон даже Джек.

— Коронер захочет знать. — Блинк махнул на прессу. — Убрать отсель стервятников и обеспечить охрану территории. Тя чё, не учили в коп-школе, Джек? Есть успокоительное для вон того парня?

— Мне не нужны успокоительные, Генри, — Кома чиркнул спичкой и поджёг амортизатор. — Покойника более чем достаточно.

Гарпун Спектр весело прищурился на Блинка.

— Никак не въедешь, Генри?

Блинк вытащил сигару из своего лица, как вилку из кабана.

— А? Чё за шум? Ты сделал на нём денег?

— Единственное, что я сделал — решил, кого буду представлять.

— Здесь Рекс Камп и Док. Настоящее кобылиное гнездо активности. Эй, Мэнгрув — кальмаровые серьги?

Но не успели Коронер и доктор Мэнгрув дойти до тела, как прирычал белый грузовик и начал разгружаться. Парень в мантии выплыл из дыма.

— Вам запрещено трогать тело. Майор начал терзать пальцы.

— Генри, это мистер Вингмейкер, главный пингвин церковного картеля.

— Типа сопереживаю вашим чувствам, падре.

— Не в том дело. — Вингмейкер распахнутыми глазами разглядывал тело. — Прикажите своим экспертам убираться.

— На каких основаниях?

— У меня есть картельная мистификация, замаскированная под распоряжение суда.

— Значит, вы бросились в комнату судоложества. Как ребёнок ябедничать учителю.

— Истинно так, — пробормотал Вингмейкер, потом оттолкнул медиков в сторону. — Посмотрите, мистер Блинк. Это может стать величайшим религиозным событием со времён Святого Маккейна.

Блинк перевёл взгляд с улыбки Гарпуна Спектра на тело. Лужа крови вокруг головы жертвы точно воспроизводила классическую форму молящейся Девы Марии. Люди Винг-мейкера уже возводили разборную часовню вокруг тела.