— По-моему, силы неравные, — засомневался мудрец.

— Покрошу в соломку! — успокоил его воин.

— А вот этого категорически не следует делать, — Тып-Ойжон выхватил из рук Дол-Бярды клинок. — Мы только что счастливо избежали вооруженного конфликта, он нам совершенно ни к чему. Справляйтесь как-нибудь без оружия.

Воин пробормотал что-то неодобрительно, но снял ремни с метательными ножами, и на утоптанную площадку вышел с голыми руками. Соперник уже ждал.

Великая Матерь ударила в бубен, и противники начали сходиться. Шли не таясь, каждый уверенный в собственной победе. Но если все понимали, на что рассчитывает мужик, то соображения воина для всех оставались загадкой.

В тот момент, когда здоровяк, казалось, неминуемо раздавит Дол-Бярды, мужик жалобно вскрикнул и встал на колени. Он, конечно, и в таком положении был в два раза больше воина, но отчего-то все поняли, что гость победил.

— Вот что значит профессионализм, — крякнул мудрец. Остальные путешественники просто ликовали.

Ботва покосолапил к хозяину, собираясь гордо унести воина на себе, но не тут-то было: Великая Матерь грациозно пронеслась по площадке, подхватила победителя и умчалась в горы, только ее и видели.

И все-таки Лой-Быканах решил, что на все вопросы бытия ответ найдет самостоятельно, без умозаключений Диболомов. Ребята, конечно, умные, не смотри, что происхождение с душком, но уж больно у них все по-веллеровски. Это, наверное, по причине необычного генезиса.

Хотя, если хорошенько подумать, так ли он необычен? Патриархи говорят: «Из праха вышел — во прах обратишься.» Если уж совсем откровенно, то и Лой-Быканах появился на свет из этого вещества, только очень стеснялся.

И тут философ-эксцентрик со всей очевидностью осознал непреложный закон бытия: сикараськи вечны, несотворимы и неуничтожимы. Это особый вид материи!

У Лой-Быканаха аж в носу зачесалось поделиться с кем-нибудь гениальной идеей. Но под боком оказались только Диболомы да говорящая голова, а вокруг — руины и бездомные сикараськи, и становиться чьим-то обедом или ужином не хотелось принципиально. Ну и что, что вечный! Ну и что, что потом, пройдя через пищеварительный тракт, все равно восстанешь! Откладывать на неопределенный срок работу мысли, познание бытия — это оставьте благоговеющим философам из повергнутой в дерьмо… то есть, конечно, в прах, Ложи Мудрствований. Отныне Лой-Быканах — пророк великого знания.

— Бьюсь об заклад, — заявил он, — что где-то бродит сикараська, как две капли воды похожая на вас.

— Да? — удивился Дуй.

— И где? — уточнил Уй.

Пытаясь не сбиться с мысли и запретив прерывать монолог, философ с грехом пополам вывалил на Ваз-Газижоку и хозяев «Стандарта» мысль о происхождении из фекалий.

— Вы же сами сказали, что у сикарасек повышенная регенерация, — аргументировал эксцентрик.

Но Скип не оставил от его теории и камня на камне:

— Тогда Среда давным-давно кишела бы одинаковыми сикараськами.

— Почему?

— Потому что срут все и всегда, — объяснил Уй.

— Протестую! — завопила голова. — Я не… я не…

— А тебе нечем, — отрезал Скип. — Вот задница отрастет — тогда.

Философ был раздавлен. И кем? Какими-то выходцами…

— Погодите! — от поднял палец вверх. — Погодите-погодите, я знаю, как доказать свою правоту. Да, вы не целиком походите на ту сикараську, которая вас исторгла. Но ее выделения — это тоже ее часть, вы согласны?

— Тут не поспоришь, — кивнул Скип.

— Безусловно, так оно и есть, — согласился Уй.

— И в вас тоже есть частичка того самого дерьма, верно?

Скип обиделся. Уй поморщился, но подтвердил:

— Не столь прямолинейно, хотя… в общих чертах… пожалуй.

— Значит, в вас тоже есть частичка той сикараськи, которая вас исторгла, — закончил Лой-Быканах.

Не сказать, что Диболомы удивились, хотя им, похоже, эта мысль в голову не приходила. Ну, еще бы, ведь они всего лишь архитекторы.

— Допустим, — процедил Дуй и встал к кульману. — Предположим, что ваши постулаты о вечности и несотворимости сикарасек вытекают из примера с выделениями, что еще не факт. Но насчет неуничтожимости — это уже перебор явный. Если вас с потрохами схарчить, — философ вздрогнул, — не думаю, что вы продолжите это утверждать.

— Это довольно просто, — Лой-Быканах на всякий случай отсел подальше от Скипа. — Дело в том, что сикараська, исторгнувшая из себя экскременты, то есть часть себя, перед этим ела.

Уй нахмурился, пытаясь уловить мысль философа.

— Вы хотите сказать…

— Вот именно, — философ улыбался, чувствуя, что теперь-то опору из под него не выбьют. — В вас частичка той сикараськи, которую съели.

Ваз-Газижока совершенно обалдел, слушая эту галиматью:

— Но ведь это же полная чепуха! Нет уже ни той сикараськи, которую съели, ни той, которая… это… ну, исторгла, так сказать… этих хамов.

— Есть! — торжественно объявил Лой-Быканах. — И обе они в Диболомах. Посмотрите внимательно на их конечности! Видите? Что у них на кончиках пальцев?

Голова с завистью посмотрела на конечности Диболомов.

— Копыта.

— Вот именно!

С этими словами философ, подбиравшийся к голове все ближе, со всего маху опустил на Ваз-Газижоку каменный блок, вместе с которым влетел в окно конторы. Голова с чавканьем исчезла под основанием камня.

— Котлета, — констатировал Скип.

— Лепешка, — уточнил Уй. — Зачем вы это сделали? Он только начал понимать в архитектуре. Учтите, жрать мы это не будем в любом случае, мы принципиально не потребляем в пищу сикарасек.

— Напрасно, это очень вкусно и полезно для окружающей нас Среды, — прокряхтел Лой-Быканах, поднимая блок с расплющенной головы. — А теперь смотрите…

После нескольких мгновений безмолвного наблюдения за кровавыми ошметками, Уй спросил:

— Смотреть на что?

Жить вплотную с Патриархом оказалось совершенно не хлопотно… и совершенно невозможно. Когда рядом с тобой находятся ответы на все, только спрашивать успевай, как-то не спится и не думается.

Ну, добро б Гын-Рытркын тут один торчал, но ведь под боком Дын с Бздыном, которые, нажравшись грибов — тут, оказывается, и грибы растут — возьмут и попрутся к Патриарху, и все из первых уст разузнают. И дело даже не в том, что обидно будет… хотя и обидно тоже… просто окажется, что неправильно все до сих пор думали про Среду, а он, Гын, сам этого понять не смог.

Не то, чтобы мудрец подвергал сомнению распространенную версию возникновения и устройства Среды Обитания, которую излагали философы. Просто кое-что его настораживало.