Его доверительный баритон, барские манеры, солидность, заморского дизайна оправа очков внушали, как ни странно, к нему уважение и некоторое почтение телезрителей. Однако более-менее интеллигентная публика, особенно в столицах, в табели о рангах числила его по меньшей мере полковником известного ведомства. Вполне возможно, что он был и генералом, но может, и не был, а проходил по какой-то иной линии.

Последние несколько лет он на экране не появлялся, видимо, в отличие от многих коллег не сумел «перестроиться» вовремя. Да и постарел, скорее всего. На смену пришли молодые, бойкие. Но я слышал, что Филин подвизается в роли высокооплачиваемого консультанта в разного рода финансовых организациях и даже вроде бы входит в совет директоров какого-то крупного банка.

Точно, вспомнил, читал интервью с ним в «Коммерсанте». Видать, хорошие связи приобрел товарищ Филин на ответственной загранработе.

В гостиной тем временем народ разбился на группы по интересам. Так, в детском саду одни малыши играют в жмурки, другие — в куклы, а третьи роются в песочнице. Рути, как идеальная воспитательница, успевала повсюду. Она ненавязчиво кокетничала с мужчинами, восхищалась нарядами и внешностью женщин. Перед актерами картинно благоговела, и всюду витала ее улыбка, подобная знаменитой улыбке Чеширского кота из «Алисы в Стране чудес». Рути уже могло и не быть поблизости, но ее улыбка еще долго и таинственно держалась в воздухе.

«Обворожительная женщина», — подумал я.

Но все-таки немного слишком. Я направился было к Любе, стоявшей около окна рядом с поникшей Ольгой. Наш неутомимый поэт в который раз, видимо, пытался их развлечь.

Я чуть было не спас девушек от стихотворного шквала, как чья-то вежливая и мягкая рука тронули меня сзади за плечо.

— Здравствуйте, господин Турецкий, — услышал я отдаленно знакомый голос с акцентом. — Я вижу, вы теперь работаете в частной фирме?

— Да вот подрабатываю. — Я выпалил первое, что пришло мне в голову, практически не задумываясь.

Передо мной стоял и, разумеется, улыбался Стивен Броуди, тот самый представитель посольства, который присутствовал при осмотре квартиры Дэвида Ричмонда. Я автоматически дотронулся до сердца, но не от внезапного сердечного приступа. Просто там, в кармане пиджака, поджидала своего часа визитная карточка моего визави.

— Да, я знаю, многим русским приходится работать на нескольких работах. Но я не мог предположить, что это правило распространяется на следователей по особо важным делам, — доверительно склонившись к моему уху, проговорил он.

Я оценил его галантность в столь щекотливой ситуации. Представляю, какой простор для неистощимого остроумия поэта Кочнева принесло бы мое разоблачение. Боюсь, что из Пуаро меня могли запросто дисквалифицировать до уровня майора Пронина.

Что же вы мне не звоните, уважаемый Александр Борисович? Я с нетерпением ожидаю вашего звонка. — Мед сочился из его уст, ушей, стекал по длинным пальцам, но капля серной кислоты тоже присутствовала.

Я постарался вежливо, но побыстрее от него отделаться. Пока. Он, возможно, еще пригодится, так что отношения с ним портить не следует.

Тут я поймал себя на мысли, что ставлю свои личные интересы выше того дела, ради которого сюда, собственно, и пришел. Желая всего-навсего пообщаться с Любой, я рискую потерять добровольный, хотя и подозрительно-доброжелательный источник информации. Остановив себя на полпути к Любе с Ольгой, я повернулся к американцу, но он уже заинтересованно беседовал с эстрадным актером. Я решил, что мешать им не стоит, и поспешил к своей давней цели.

Аккуратно, но уверенно оттерев поэта в сторону, я приобнял девушек за плечи — такими они вдруг показались мне родными и близкими в этом холодном и, честно говоря, скучноватом обществе. Они не отстранились, восприняли мой жест как должное, будто бы мы с ними знакомы сто лет.

— Скучаете? — поинтересовался я ехидно.

Даже Ольга улыбнулась, оглянувшись на приставшего к кому-то другому Кочнева.

— Заскучаешь тут, — сказала Люба. — Вот угадайте, что он нам предлагал?

— Групповой секс на открытом воздухе?

— А вот и не угадали.

— Ресторан с цыганами? — Да, бедновато у меня с фантазией.

— Опять мимо. Вам дается третья, и последняя попытка, господин сыщик.

— Сдаюсь, — я поднял руки.

— Он звал нас к себе на дачу, — торжественно сказала Люба, — знакомиться с Чингизом Айтматовым.

Чингиз Айтматов в виде приманки для балерин — это предложение показалось нам всем настолько комичным, что мы с Любой прямо-таки заржали хором, а Ольга на минуту даже забыла о своем горе. В этот момент меня позвала Рути.

Иду знакомиться с Филиным, обеденный перерыв кончился, пора на службу.

— Девочки, вы только без меня не уходите. Я вас развезу по домам.

— Мы едем к Оле, Александр Борисович, в Чертаново.

— Называйте меня просто Саша. В Чертаново мне почти по пути.

Люба бросила на меня такой благодарный взгляд, что я помолодел лет на десять сразу. «Осторожно, Турецкий, — заверещал внутренний Турецкий, — еще три таких взгляда, и девушкам придется годиков несколько ждать, пока ты удосужишься родиться на белый свет». Пришлось на него цыкнуть.

Когда Рути представила нас с Филиным друг другу и провожала в каминную, оттуда нам навстречу вышел один известный думский деятель чуть ли не под ручку с моим старым знакомым Стивеном Броуди. Вероятно, это место в ее квартире было предназначено для разного рода конфиденциальных свиданий.

Семен Владиславович Филин заметно постарел и уже не напоминал того солидного бодрячка из давних телерепортажей. Для достижения хотя бы некоторой бодрости ему необходим был глоточек чего-нибудь крепкого. Он по-хозяйски открыл зеркальный бар слева от камина, достал оттуда бутылку «Абсолюта» и две маленьких рюмки

— Молодой человек, вы что имеете обыкновение предпочитать: водку отечественную, импортную, коньячок или гралпу, быть может?

— Полностью полагаюсь на ваше усмотрение.

— Тогда осмелюсь предложить вам настоянный на перце «Абсолют». Эту водочку предпочитал великий Уинстон Леонард Спенсер Черчилль, а в подражание ему и американский президент Джон Кеннеди, Черчилля боготворивший.

Филин одобрительно покачал головой, его одобрение относилось не то к обоим президентам, не то ко мне и водочке.

— Мало того, Кеннеди даже обзавелся привычкой спать днем, чтобы хоть в этом походить на своего кумира. Вы знаете знаменитые слова Черчилля: «Вся история мира как в фокусе концентрируется в следующем выводе: когда нации сильны, они не всегда справедливы, а когда они хотят быть справедливыми, они часто больше не являются сильными»? За что пить будем? За нацию сильную или справедливую?