Постель Хлои, как и следовало ожидать, украшали плюшевые мишки. Зато отсутствовали подушки с советами, как заполучить голубого принца. Вместо Брэда Питта сексуальные способности Карела в этот звездный час оценивала группа «Нирвана» в полном составе.

Мышеловка захлопнулась. Они занимались сексом в доме родителей Хлои, и Хлоя целовала его как своего избранника.

– Я люблю тебя, К., – сказала она в ту ночь, – и хочу, чтобы мы были неразлучны навсегда, понимаешь? Не хочу больше приходить в этот дом даже в гости, мать их… Ты – единственное, что у меня есть на свете. Позволь мне жить у тебя. Разреши работать рядом с тобой. Я умею готовить, накрывать на стол. Я буду делать все бесплатно, мне не нужны деньги, лишь бы рядом. Как считаешь, возьмет меня твой шеф в «Ла-Морера-и-эль-Муэрдаго»? Скажи, что да. Послушай, сейчас ты поверишь, что я на самом деле люблю тебя. Я покажу тебе кое-что, о чем не знает никто. – Она начала было вынимать из рюкзака потертую красную шкатулку, но вдруг передумала и достала пару компакт-дисков «Перл Джем»: – Нет, блин, не стоит…

Что она хотела показать? Фотографию бывшего возлюбленного? Девушки всегда хранят портреты тех, кого сильно любили. Однако Карел не решился тогда спросить Хлою.

И теперь, сидя перед зеркалом, он не поинтересовался, действительно ли Хлоя оценивает на «тип-топ» свои парикмахерские усилия, вправду ли ей нравится эта поросль вокруг его губ и эти тонюсенькие, как муравьиная вереница, бакенбарды, в которые превратилась несчастная борода, «Al pa?s donde fueres, haz lo que vieres»[26], – подумал бы Карел, знай испанскую поговорку. А так он лишь взял на заметку, что ему еще многое надо постичь в устройстве западного мира. И конечно, выполнить просьбу Хлои. «Скажу Нестору, что мне нужна помощь в доставке заказов и что это ему ничего не будет стоить, он мужик хороший, поймет».

– Ты умеешь водить мотоцикл?

– На мотоцикле пусть ездят твоя мать, дядя! – отрезала Хлоя и мгновенно, с легкостью поменяла гнев на милость: – Поцелуй меня, К., обними и поцелуй крепко.

И Карел Плиг сделал так, как она хотела, и не только потому, что слова звучали в ритме болеро. Просто к тому времени он пристрастился к сладости ее рта.

ИЗ КНИГИ «МАЛЕНЬКИЕ ПОДЛОСТИ»

Часть вторая.

Яичные десерты

Не разбив яйца, поджаришь яичницу.(Народная мудрость)

Дорогой мой друг Антонио Рейг, вместе с рецептами направляю тебе это небольшое примечание.

Oeufs Intactes

Возьмите два очень свежих яйца и…

НЕРАЗБИТЫЕ ЯЙЦА, ИЛИ КАК СЕРАФИН ТОУС КУПИЛ РОЯЛЬ

Покинув салон мадам Лонгстаф, Серафин Тоус решил прогуляться. Было еще не поздно, шесть часов вечера; он мог бы позвонить кому-нибудь из друзей (или подруг) и пригласить поужинать вместе, кому-нибудь из близких друзей, перед кем не надо притворяться, казаться симпатичным или вежливым, интересоваться здоровьем согласно правилам хорошего тона; ему не хотелось делать даже таких усилий. Он знал: Эрнесто и Адела Тельди в городе. Эрнесто ему не нравился, а вот с Аделой он был близко знаком в течение многих лет, они знали друг о друге много сугубо личного, поэтому ее компания была бы сейчас очень кстати. Бывает такое неважное состояние души, когда хочется разделить с кем-то свое одиночество. Серафин Тоус мог бы позвать ее без всяких опасений: Адела не станет расспрашивать его о том, что он не желает рассказывать. Дозвониться до нее ничего не стоило: достань из кармана телефон, набери номер (он хранится в памяти мобильника под цифрой три, если быть точным) и: «Адела, у тебя сегодня найдется свободный часок, чтобы поскучать в моем присутствии?» Но вместо того чтобы набрать чей-либо номер, Серафин отключил телефон и таким образом продемонстрировал намерение пережить душевную сумятицу в одиночку, по-мужски.

Он свернул с площади Селенике, где жила мадам Лонгстаф, на улицу Ареналь и направился к Паласио Реаль[28], даже не представляя, куда заведут его ноги и мысли. В последнее время и те и другие управляли им по собственной прихоти, это-то и обескураживало. Несколько недель назад, например, они привели Серафина к бару «Нуэво-Бачелино», о чем он сожалел, а сегодня – к дому мадам Лонгстаф, что его обрадовало.

– Мы пришли к вам за помощью, сеньора, – сказал он ведьме, словно он сам, его ноги и мысли существовали порознь.

И поведал о том, какую оплошность он допустил, посетив клуб для мальчиков, добавив в конце повествования умоляющим тоном:

– Наверняка есть – должно быть – средство, чтобы сделать меня таким же нормальным человеком, каким я был до смерти моей супруги. Сделайте милость, ведь не должно быть так, что у мужчины вдруг ни с того ни с сего возникают определенные наклонности. Скажите мне, ведь это был мираж, это ненормально, если при виде фотографии мальчика, очень похожего на другого, которого знал в молодости, вдруг внутри просыпаются какие-то неуместные страсти, давно прошедшие, забытые, уверяю вас, мадам, клянусь всем святым… Пожалуйста, скажите мне… Подтвердите, что я вылечусь от лихорадки, она сжигает меня с того дня, как я посетил этот ужасный клуб. У вас должно быть средство, чтобы вернуть меня в то состояние, в каком я пребывал рядом с Норой. Нора – моя жена, понимаете? Она умерла несколько месяцев назад, такая потеря…

Улица Ареналь заполнена народом, шумная толпа увлекает за собой случайного прохожего. Не в силах противиться, он плывет вместе со всеми, словно щепка, подхваченная неумолимым потоком. Здесь и обутые в сандалии туристы, непрерывно сверяющие свой путь со схемами городских улиц, и богемного вида завсегдатаи столичных кафе, и воры-карманники, и разного рода курьеры, бездельники, шарлатаны и нищие. Человеческая масса колышется, перемещаясь по руслу, образованному проезжей частью улицы и стенами домов, и разветвляясь на ручейки, которые утекают в проходы между витринами бесчисленных магазинов: от лавчонок, торгующих накладными волосами, до универмагов и супермаркетов.

– А зачем сеньоху забывать об этом мальчике? – спросила мадам Лонгстаф, не дожидаясь, пока он закончит изливать душу. – Зачем? Ведь если сеньох даже о своих хуках заботится так, что они у него выглядят кхасивыми и молодыми, как у пианиста… И сеньох – уважаемый человек, кабальехо…

Будь проклята манера бразильских предсказательниц обращаться к собеседнику в третьем лице, когда они хотят подчеркнуть свое уважение. Чужая почтительность не утешает Серафина Тоуса. Он не может считать себя ни кабальеро, ни просто достойным человеком из-за мучительного воспоминания о мальчике из «Нуэво-Бачелино». Ты совсем не изменился, Серафин, ты чувствуешь то же самое, что при встрече с Педрито Мартинесом. Тебе тогда не было и восемнадцати, и ты целый год провел, тайком наигрывая сопаты и другие фортепианные пьесы в укромном уголке дома на улице Аподака. Мартинес, твой молоденький ученик… Педрито Мартинес. Какое безыскусное имя и какое необыкновенное тело! Тебя терзал стыд, но параллельно ты испытывал наслаждение, признайся, Серафин, ведь были и наслаждение, и страсть, и… Нет! Это не то, что тебе нужно в жизни, эти угрызения совести, вечный страх перед разоблачением. Мартинес, почти ребенок… Что сказали бы твои любящие родители? А друзья? Ты прекрасно знаешь что: «Баба, проститутка, дерьмо, сучка, гомосек, задница, плебей, педик, педик, педик!..»