– Заткнись, я сказал! – Каминский стукнул кулаком по столу и злобно прошелся по кабинету. – Ты, Ёкояма, злостный саботажник и антисоветчик, бля! Я попрошу в штабе другого переводчика, а тебя сгною в шахте! Ну? Что ты молчишь, сука?

– Я заткнулся, господин капитан.

– То-то! Вон отсюда! И вызови мне очередную дюжину ваших очкариков! Я буду их допрашивать.

Почему в СССР всех, кто носит очки, подозревают в антисоветизме?

16

Весной 1946 года на Южной шахте случилась трагедия. Под руководством бригадира Нагасато вторая бригада спустилась в забой и при тусклом свете «головок» – головных ламп – стала расходиться по штрекам на рабочие места. Сержант Сакамото тоже шел на свое место к забою № 17. Настил этого подземного хода всегда жутко скрипел, поскольку был пробурен очень давно, стойки давно сгнили, а потолочные доски были отодраны. Но Сакамото уже свыкся с этим и шел на свое рабочее место спокойно, как всегда.

И как всегда во время пересменки, навстречу ему двигался конь – глухо стуча копытами, он тащил коногонку с несколькими пустыми вагонетками. Русская женщина вела этого коня под уздцы, помогая ему и ободряя своим женским голосом.

И вдруг – грохот! шум! пронзительные голоса!

Сакамото оглянулся.

Это, сорвавшись с изношенного троса, сверху катились по рельсам вагоны, полные угля! По узкому ходу – прямо на коногонку, которую внизу вела та самая русская шахтерка, открыто сказавшая всем, что полюбила Сакамото! И – точно на перекресток штреков, где при столкновении вагоны опрокинутся и обрушат все гнилые опоры, отчего обвалятся потолки и сразу в нескольких штреках шахтеры окажутся отрезанными и обреченными на ужасную смерть.

У Сакамото был только миг на размышления. Или вжаться спиной в стену и пропустить смертоносные вагонетки с углем, или…

Сакамото принял решение. Он вырвал одну стойку и всадил ее под колесо летящей сверху вагонетки. И все вагонетки, сойдя с рельсов, опрокинулись рядом с ним, не долетев всего десяти метров до неминуемой и катастрофической встречи с коногонкой на перекрестке штреков.

Но к сожалению, одна из вагонеток, опрокидываясь, сильно ударила самого Сакамото, он упал и потерял сознание.

Конечно, вскоре прибежали санитары, они подняли Сакамото на поверхность, отнесли в санчасть, но Сакамото умер, так и не придя в сознание.

На его похоронах начальник Южной шахты Перов торжественно выразил японцам свое соболезнование:

– Граждане японские военнопленные! Ваш товарищ Сакамото-сан был настоящий герой! Ценой своей жизни он спас нашу шахту! Прощай, Сакамото-сан! Мы никогда не забудем твой геройский поступок!

Русские шахтерки плакали во время этой речи.

17

Как только уехал майор Новиков, майор Каминский остановил строительство водопровода. Извозчики по-прежнему черпали воду в озере, в полыньях и на санях везли в бочках в лагерь. Пока довезут, в бочках полно льда, а воды мало. Чтобы снабдить лагерь водой, приходится день и ночь ездить туда и обратно.

Одновременно Каминский остановил строительство лагерной бани, больницы и других помещений, нужных людям для выживания.

Почему комиссар Федоренко мирился с этим? Почему он смотрел сквозь пальцы на то, как Каминский злобно гнал на работу больных людей, повышая и без того очень высокую смертность японцев? Почему терпел, когда Каминский безжалостно отправлял в карцер даже больных японских офицеров?

Японцы часто обсуждали это между собой и не могли понять. Ведь Федоренко – комиссар, жандарм партии большевиков, его специально назначили сюда для того, чтобы контролировать поведение офицеров и солдат и приводить его в соответствие с коммунистическими идеалами партии.

Правда открылась совершенно неожиданно и совсем с другой стороны. Оказывается, однажды, еще в ноябре, когда мадам военврач старший лейтенант Калинина уехала в командировку в Красноярск, комиссар Федоренко пришел в санчасть и заперся в ее кабинете с медсестрой Саратовой. Наверное, он думал, что, кроме больных японцев, никого в санчасти нет, а японцы не знают русского языка и никому об этом сообщить не смогут. Но на его беду, в это время в санчасти лежал сержант караульной службы Денисов, который специально наелся закатанной в хлебный мякиш извести, чтобы лечь в санчасть с гастритом и добиться любви молоденькой медсестры Саратовой. Поэтому когда синеглазый красавец Федоренко увел Саратову в кабинет главврача, Денисов очень разозлился и тут же пошел в штаб. Может быть, он хотел доложить об этом майору Новикову, но Новикова в штабе не оказалось, и он доложил майору Каминскому. А Каминский не стал ни шуметь по этому поводу, ни докладывать Новикову или другому высокому начальству. А просто «взял на крючок» женатого Федоренко и юную Саратову и шантажировал их тем, что знал об их тайном романе.

Но как говорят в России, сколько веревочке ни виться, а конец всегда будет.

В лагере случился побег. Трое военнопленных, которых Каминский стал так подозревать в разработках бактериологического оружия, что своими допросами довел до ручки и уже не скрывал, что со дня на день отправит их в Москву, в НКВД, – эти трое (врач, санитар и плотник-очкарик) сбежали. Причем самым что ни на есть оригинальным способом – через сортир. Дело в том, что новые сортиры были построены на краю лагеря, возле забора с колючей проволокой и вышками часовых. А сточные канавы для сброса фекалий шли от этих сортиров в овраг, который был за лагерным забором. Так вот, ночью беглецы притащили в сортир широкие доски, просунули их через очко вниз, в сточные канавы, вымостили этими досками подмерзшие фекалии и по этому настилу удрали из лагеря.

Конечно, по тревоге были подняты все войсковые части в округе, и Каминский во главе отряда конвоиров лично бросился в погоню. Через несколько часов беглых догнали с собаками, поймали, вернули в лагерь. И Каминский, который мечтал сделать карьеру на разоблачении этих «создателей бактериологического оружия», совершенно вздрюченный от азарта погони, собственноручно расстрелял их – якобы «при оказании сопротивления во время ареста», а на самом деле «чтобы японцы, суки, знали, чем кончаются такие побеги»…

Буквально назавтра комиссар Федоренко пришел в японский штаб с толстой тетрадкой в руке и сказал:

– Сержант Ёкояма, вы постоянно жалуетесь на плохие условия жизни. Можете вы еще раз перечислить все причины смертности японцев, о которых говорили Каминскому?

Юдзи с опасением посмотрел на его открытую тетрадь. Неужели Федоренко запишет сейчас все его жалобы как агитацию Юдзи против Советской власти и партии большевиков?

Но Федоренко сказал:

– Не бойтесь, ничего плохого лично вам от этого не будет. Зато поможет улучшить ваши условия жизни.

И своими красивыми синими глазами прямо посмотрел Юдзи в глаза.

Юдзи вспомнил кодекс Бусидо, который говорит, что навстречу опасности нужно идти решительно, и снова перечислил все, что говорил Каминскому: ужасные условия в бараках, очень плохое питание, воровство охраны на кухне, жестокое обращение охранников, плохое отопление, антисанитарные условия жизни, отсутствие бани и прачечной, вши и так далее. И несмотря на все это, руководство лагеря безжалостно отправляет на работу в шахты даже больных людей…