ускользнул из рук короля и станет еще более осторожным, его будет не залучить в Англию. Поэтому король предложил герцогу Франциску изрядную сумму в качестве подкупа, чтобы тот держал Ричмонда в Бретани.

– Леди Стэнли это не обрадует, – заметила Елизавета.

– Ну, вероятно, она сама во всем виновата, – быстро проговорила мать. – Теперь пойдемте к вашим сестрам. – (Они вместе вернулись к столу, за которым сидели Мария и Сесилия.) – У меня есть хорошие новости, – сказала королева. – Ваш отец нашел невесту Нэду. Это инфанта Изабелла, старшая дочь испанских суверенов Фердинанда, короля Арагона, и Изабеллы, королевы Кастилии; она ровесница Нэда. Это великолепная партия, так как монархи объединили Испанию под своей властью и их высоко чтят во всем христианском мире.

А Нэд знает? Елизавета задумалась. Брат недавно был при дворе, он вытянулся не по возрасту, но оставался по-детски красивым, как ангелочек. Жаль, что он уехал и она не может поговорить с ним, узнать, обрадовала ли его перспектива брака. «Интересно, какая она из себя, эта инфанта Изабелла?» – принялась размышлять Елизавета, но потом вспомнила, что Нэду всего шесть лет и женитьба его произойдет еще очень не скоро, ее самой может уже не быть в Англии, когда приедет невеста брата. От этой мысли по спине у нее пробежал холодок.

Известие о новом брачном союзе стало неприятным напоминанием о том, что время отъезда во Францию самой Елизаветы неуклонно приближается. Всего каких-то пятнадцать месяцев, и ей исполнится двенадцать. Осознание этого вызвало в душе принцессы панику. Она знала свой долг, так что не смогла бы сказать родителям о своих чувствах, однако с Марией часто делилась тем, как несчастна, обнимая сестру перед сном в постели. Теперь Елизавета часто молилась о том, чтобы король Людовик признал своего сына не готовым к женитьбе и отложил этот ужасный момент. «Но такого, – думала она, борясь со слезами при взгляде на мать, игравшую с ее сестрами, – скорее всего, не произойдет».

К радости отца, новый ребенок, родившийся в марте 1477 года, оказался здоровым и крепким мальчиком, его назвали Георгом в честь святого покровителя Англии и дали ему титул герцога Бедфорда. Елизавета испытала глубокое облегчение, оттого что мать благополучно перенесла период уединения. В прошлом году тетя Изабель, жена дяди Кларенса, умерла в родах, и это напомнило принцессе, с какими опасностями связан процесс деторождения. В случае с Изабель дело усугубилось тем, что дядя Кларенс обвинил в случившемся несчастье служанку жены и приказал повесить ее. Это вызвало страшный переполох.

Однако маленький Георг был здесь, целый и невредимый. Его сестры, особенно крошка Анна, восторгались им, и даже трехлетний Йорк выразил одобрение.

– Когда он подрастет и сможет играть в войну? – спросил он, склоняясь над колыбелью.

Мистресс Уэллес и леди Дакр, которых назначили ухаживать за младенцем Георгом, покачали головой, глядя друг на друга.

– Милорд Йорк, вы шалун, – сказала ему леди Дакр. – Младенцы не любят драться.

– Можно мне подержать его? – попросила Елизавета.

– Конечно, мадам дофина.

Леди Дакр подняла спеленутого младенца и положила ей на руки. Елизавета взглянула на сморщенное личико с широко раскрытыми немигающими глазами, в которых как будто заключалось все богатство мудрости, и подумала: «Какой след суждено оставить в мире этому малышу?»

Когда Елизавета нежно целовала его, ей пришло в голову, что через пару лет у нее самой может быть ребенок, которого она будет любить, такой же, как этот кроха, если Господь проявит милость к ней. До ее двенадцатого дня рождения осталось всего одиннадцать месяцев. Елизавета по-прежнему молилась о том, чтобы ей позволили задержаться в Англии. Она не чувствовала себя готовой к замужеству. Мать кратко объяснила ей, чего следует ожидать в брачную ночь, и принцесса вся сжалась от ужаса и отвращения. Позволить глупому супругу-недоростку сделать с собой такое – это возмущало ее чувство благопристойности. Но месячные у нее еще не начались, так что, может быть, есть повод надеяться на отсрочку.

В апреле зацвели деревья, и в Виндзоре был устроен ежегодный праздник в честь святого Георгия, на котором присутствовали рыцари ордена Подвязки. Этот год отличался от других, потому что Елизавету, королеву и тетю Саффолк производили в леди-компаньонки ордена Подвязки, король оказывал им высочайшую честь. Елизавета всегда трепетала от восторга, видя его и других рыцарей в синих накидках, едущих на конях, а теперь ей самой предстояло стать участницей процессии. Надев платье и накидку цвета тутовых ягод, расшитую изображениями подвязок, она ехала в колеснице с матерью, тетей и их дамами в недостроенную церковь Святого Георгия. Там, среди строительных лесов, отслужили мессу, Елизавета и остальные женщины слушали ее с галереи над алтарной преградой.

После этого они присутствовали на пышном пиру, который король устроил в замке, в великолепном холле Святого Георгия. Такие празднества проводили каждый год со времен Эдуарда III, основателя ордена. Дамы не ели вместе с рыцарями ордена Подвязки, они вошли в зал, только когда подавали вторую смену блюд. Елизавета была потрясена блеском торжества и великолепием своего отца, который восседал на троне во главе стола на помосте, председательствуя в августейшем собрании. Приосанившись, она взошла следом за королевой на галерею в западном конце холла, откуда они наблюдали за происходящим и где стояли столы для банкета дам.

Позже в тот же день король собрал семью и друзей в своих личных покоях, чтобы поднять тост за дам. Однако, пока он болтал с гостями и шутил, обходя зал с кубком в руке, Елизавета обратила внимание, что ее отец напряжен, особенно заметно это стало, когда он разговаривал с дядей Кларенсом. В какой-то момент ей даже показалось, что они обменялись резкими словами. Хорошо, что дядя Глостер, теперь не часто приезжавший ко двору, на этот раз был здесь, однако он тоже с тревогой наблюдал за своими братьями; его серьезное лицо было хмурым. Что-то не ладилось, в этом Елизавета не сомневалась.

Она решила расспросить дядю Глостера, ведь он всегда был добр и охотно беседовал с нею. Видя, что он отошел от тети Саффолк, принцесса, петляя между гостями, присоединилась к нему у стола, на котором были выставлены всевозможные сласти.

– Немного кордиала?[13] – спросил дядя Глостер, и Елизавета протянула ему свой кубок.

– Дядя, – сказала она, – могу я поговорить с вами?

Он улыбнулся ей своей печальной улыбкой:

– Конечно. Вас что-то беспокоит?

– Отец и дядя Кларенс. Они опять ссорятся. Я не доверяю дяде Кларенсу.

Глостер вздохнул:

– Они в ссоре с тех пор, как в этом году пал в битве