— Похоже, ты долго об этом думала и анализировала, — заметил он через некоторое время.

— Не знаю, что это за анализ, — пожала плечами я. — Как и все дети, предоставленные сами себе, я начала слишком много думать. Это самое ужасное, что может произойти с человеком. Счастливые не думают.

Кай еле заметно улыбался и неотрывно смотрел в объектив. Вдруг захотелось тряхнуть его как следует и спросить: «Да что же ты там такого видишь?».

— Помнишь, я сказал, что ты на редкость апатична для пленницы?

— Да.

— Недавно я убедился, что это не совсем так. У тебя есть свои реакции. Но их сложно заметить. Ты достаточно замороженная. От кого эти замки?

— А от кого твои замки?

— Не обо мне речь.

— Но ты не отрицаешь, что что-то прячешь.

— Что мне прятать? Вся моя жизнь у тебя на виду.

Я лишь фыркнула. Кай и это заснял.

— Я не знаю, почему ты называешь это замками. Все люди носят маски. Потому что настоящий ты мало кому нравишься. Не встречала людей, которые были бы такими, какие они есть.

— Я думаю, ты просто встречала довольно злых людей, — вдруг добавил Кай с каким-то необъяснимым дружелюбием. — Такие убеждения пускают мощные корни в голове, когда твое окружение постоянно шпыняет тебя за каждый вдох. И ты начинаешь думать, что с тобой что-то не так. Ты выучиваешь, как себя не вести.

— Ну-ну, доктор, спасибо за объяснения. — Я не выдержала и слегка улыбнулась. — Попробую тебе поверить.

Все слышали, да? Я ему собиралась верить. Но этот разговор уже нельзя было контролировать. Похититель и жертва забили на свои роли и решили ловить души, как бабочек. Это оказалось весело.

— Ну, кто тебя мучил? Расскажи мне, — донесся до меня его снисходительный голос.

— Ты сам ответил на все вопросы. Тупой класс. Не слишком приятные случайные знакомые. Глупые учителя, чужие родители. Посторонние люди. Все вокруг будут виноваты. Лучше таковых не искать. Историю вроде моей тебе может рассказать любой школьник. Не обязательно воровать для этого девушку. Возможно, мы такие, какими нас делает наше окружение. И нет никаких настоящих «нас».

— Знаешь, что меня забавляет? Ты постоянно пытаешься казаться поверхностнее, чем ты есть. Тебя словно пугает то, что на самом деле… и это чувствуется даже в выборе слов… ты глубже. Тяжелее.

Вот это был удар исподтишка. Кай говорил все это мимоходом, и я спрашивала себя, осознает ли он, что каждый его вывод для меня — как удар по лицу?

— Душа, говорят, двадцать один грамм весит. Так что… глубина моей личности, которую ты тут меряешь, все равно не превысит этого значения.

— Расскажи, с чего началось твое… отдаление от людей. Был ведь какой-то момент? — задал он новый вопрос.

— Я не помню, — честно сказала я. — Я просто не люблю все, что было лет до пятнадцати. Например, детство. Это время, когда ничего тебе не подчиняется. А как я ненавидела каникулы… Потому что всегда была одна, а другие веселились, как черти. Летом я чувствовала себя по-настоящему одинокой, потому что в этой атмосфере безумного праздника вдруг ловила себя на мысли, что похожа на непутевого гостя, который вместо похорон попал на свадьбу и теперь не знает, что делать.

— И чем ты занималась все время?

— Читала. Училась. Слушала музыку. Искала общения в искусстве. И как ни странно, здесь мне везло на друзей. Хотя говорить с ними по-настоящему не получалось.

— Кстати, хотел сказать, что у тебя отличный английский.

— Я благодарна за него моим любимым группам. Любой язык лучше всего учить по песням.

Он даже оторвался от камеры и уважительно покивал.

— Назови мне тогда свою любимую песню.

— Ну, например… — Я задумалась. — Пусть будет Flunk. «Queen of the Underground».

— Я послушаю ее.

Камера продолжала щелкать, впиваясь в мое лицо. Мне казалось, будто объектив направлен не на меня, а внутрь меня. Он глядит прямо в душу, снимая безо всяких прикрас все, что там есть. Я даже ждала фотографий с легким волнением. Почему-то казалось, что снимки будут необычными.

Меньше чем за час между мной и Каем образовалась особая реальность. Камера словно соединила наши диссонирующие друг с другом координаты, и возникло новое измерение. В нем вдруг нашлось место для моих настоящих слов, которые наконец-то пролились.

— Кай, как ты это делаешь? — поинтересовалась я, ложась на живот и подпирая голову руками.

Он слегка присел, чтобы объектив был со мной на одном уровне, и уточнил:

— Что именно?

— Как ты достаешь вот это все? Ну, ты знаешь. Чувства, мысли… Твой взгляд проникает всюду. Под рубашку… За глаза. Прямо в голову.

Я сама не понимала, почему начинаю с ним то и дело кокетничать. Иногда во мне вылезала эта тупая женская непоследовательность.

Кай глянул на меня мельком и ответил:

— Я ни к чему тебя не принуждаю. Обрати внимание, ты все рассказываешь мне сама. Будем считать, что я просто расшевелил тебя своим бесцеремонным поведением.

— Потыкал, значит, палкой в осиное гнездо.

— Да. Выпусти всех ос наружу. В твоем улье перенаселение.

— К черту эти метафоры. — Я перекатилась на спину, болтая в воздухе ногами. — Ты располагаешь меня к беседе, вот в чем трюк. Я ведь совсем тебя не знаю. Кто ты, откуда… Как ты жил до того, как похитил меня? С кем дружишь? Кого любишь? О чем думаешь?

— Необязательно знать друг друга, Марина, чтобы доверять.

— Но ты мне не доверяешь. Ты знаешь обо мне все, а я о тебе ничего. Это непропорционально.

— Доверие не всегда должно измеряться количеством сказанных слов.

Загадочно и в духе Кая.

— Тогда у меня есть последний аргумент: мы с тобой спим в одной постели. Это тебе о чем-то говорит? — сердито спросила я.

Он слегка рассмеялся хрипловатым смехом и ответил:

— Да, это очень сильный довод. Но мне нечего тебе рассказать, Марина. По крайней мере то, что ты должна знать — ты знаешь.

— Ты говоришь, что работаешь дизайнером и увлекаешься фотографией. Слушаешь рок и металл. Ты очень умный, скрытный и жестокий. Питаешься хлопьями. Тебе нужна я. Вот и все, что мне известно.

— Это уже немало, — отрешенно пробормотал он и с легкой усмешкой произнес: — У тебя сейчас было потрясающее выражение лица…

Я промолчала, продолжая задумчиво разглядывать его фигуру, застывшую передо мной. Кай внезапно опустил камеру и, надев на объектив крышку, произнес:

— Все на сегодня. Спасибо.

Наклонившись ко мне, он слегка коснулся губами моей шеи.

Я ничего не сказала. Откровенно говоря, мне и нечего было добавить. В этом человеке скрывалась опасная глубина, и она манила. И прошлое у него наверняка было особенным, что сделало его таким, каков он сейчас. Но он был закрыт, хотя сталь в его глазах начала истончаться.