У жрецов вырвался крик ужаса. Толпа, собравшаяся на окружающих камни склонах, подалась вперед. Зрелище обещало быть интересным.

Ринсвинд почувствовал, как в руку ему скользнула рукоять ножа, и хлюпающий голос у него за спиной спросил:

– Ты когда-нибудь шовершал што-нибудь подобное?

– Подобное чему?

– Ну, врывалшя в храм, убивал жрецов, крал шокровища, шпашал девушку…

– Нет, именно этого я никогда не делал.

– Тогда шмотри. Вот как это делаетшя.

В двух дюймах от Ринсвиндова левого уха раздался жуткий вопль, какой мог бы испустить бабуин, лапу которого в гулком каньоне придавил булыжник. Мимо волшебника мелькнула маленькая, но жилистая фигурка.

В свете факелов он увидел, что это глубокий-преглубокий старик, из тех тощих стариков, которых обычно называют «шустрыми», с абсолютно лысой головой, доходящей почти до колен бородой и парой похожих на спички ножек, на которых варикозные вены начертили карту улиц большого города. Несмотря на холодную погоду, одежды на нем не было никакой, не считая усаженного бронзовыми заклепками кожаного мешочка в районе паха и сапог, в которые спокойно вместилась бы еще пара-другая икр.

Двое ближайших друидов переглянулись и взвесили свои серпы. В воздухе пролетело смазанное пятно, и друиды, хрипя, свалились наземь тугими клубками агонизирующей боли.

В последовавшей за этим суматохе Ринсвинд боком подобрался к алтарному камню. Нож он держал очень осторожно, чтобы не нарваться на недоброжелательный прием. Хотя все вроде позабыли о нем. Те друиды, которые еще не убежали из круга, – преимущественно более молодые и мускулистые, – собрались вокруг старика-воина, чтобы обсудить с ним тему жертвоприношения применительно к концентрическим кругам. Однако, судя по кудахтанью и скрипу суставов, старик одерживал верх в этих дебатах.

Двацветок заинтересованно наблюдал за схваткой. Ринсвинд схватил его за плечо.

– Пошли, – скомандовал он.

– Может, нам следует помочь?

– Думаю, мы только помешаем ему, – торопливо ответил Ринсвинд. – Лично я терпеть не могу, если мне заглядывают через плечо, когда я занимаюсь важным делом.

– По меньшей мере, мы должны спасти юную даму, – твердо сказал Двацветок.

– Ладно, но шевелись побыстрее!

Двацветок схватил нож и поспешил к алтарному камню. Несколькими неумелыми взмахами ему удалось перерезать веревки, которыми была связана девушка. Поднявшись, юная особа села и залилась слезами.

– Все в порядке… – начал он.

– В порядке? Как бы не так! – огрызнулась она, свирепо взирая на Двацветка из-под покрасневших век. – Обязательно надо лезть не в свое дело!

Она возмущенно высморкалась в подол.

Двацветок в замешательстве посмотрел на волшебника.

– Э-э, по-моему, ты не совсем поняла, – заметил турист. – Я имею в виду, мы только что спасли тебя от верной смерти.

– Здесь это не так-то легко, – отрешенно заявила она. – То есть блюсти себя… – Она вспыхнула и с несчастным видом затеребила край платья. – Ну, в смысле, оставаться… не позволять себе… в общем, не терять квалификацию.

– Квалификацию? – переспросил Двацветок, чем заслужил кубок Ринсвинда как самый тупорылый человек во всей множественной вселенной.

Глаза девушки сузились.

– Сейчас я могла бы прогуливаться наверху с Лунной Богиней и пить мед из серебряной чаши, – раздраженно воскликнула она. – Восемь лет сидения дома по субботним вечерам – и все это псу под хвост!

Она взглянула на Ринсвинда и нахмурилась.

Он что-то почувствовал. Наверное, услышал едва слышный звук шагов за спиной, а может, увидел отразившееся в ее глазах движение… Во всяком случае, он быстро пригнулся.

Что-то просвистело там, где только что была его шея, и скользнуло по лысой голове Двацветка. Ринсвинд быстро обернулся и увидел, как архидруид заносит серп для нового удара. Поскольку удирать было бессмысленно, волшебник отчаянным движением выбросил вперед ногу.

Пинок угодил противнику прямо в коленную чашку. Архидруид громко завопил, выронил оружие, и в то же самое мгновение послышался негромкий, омерзительно чавкающий звук. Жрец упал навзничь. Стоящий у него за спиной невысокий человечек с длинной бородой вытащил из тела меч и вытер его пригоршней снега.

– Опять меня мучает проштрел. Шокровища жабирайте шами, – сказал он.

– Сокровища? – слабо переспросил Ринсвинд.

– Ну ожерелья и прочую дребедень. Жолотые цепи. Жолота ждешь полно. Вот вам и друиды, – прошамкал старик. – Ничего, кроме украшений, украшений и украшений. А кто эта девушка?

– Она не хочет, чтобы мы ее спасали, – сказал Ринсвинд.

Девушка с вызовом взглянула на старика из-под размазавшихся век.

– Плевал я на это, – он одним плавным движением подхватил ее на руки, слегка пошатнулся, выкрикнул что-то про артрит и свалился наземь.

– Не штой прошто так, ты, тупая корова. Помоги мне поднятьшя, – немного погодя пробурчал он из лежачего положения.

К великому удивлению Ринсвинда и, несомненно, к своему собственному, девушка послушалась.

Ринсвинд тем временем пытался привести Двацветка в чувство. На виске маленького туриста виднелась неглубокая царапина, но Двацветок упорно пребывал без сознания, а на лице его застыла слегка ненормальная улыбка. Его дыхание было неглубоким и – странным.

А еще он показался Ринсвинду очень легким. Не просто легким, невесомым. С тем же успехом волшебник мог поднимать тень.

Он припомнил, что слышал однажды, будто друиды применяют необычные и ужасные яды. Разумеется, он также слышал – обычно от тех же самых людей, – что у всех мошенников близко посажены глаза, что молния никогда не ударяет в одно и то же место дважды и что если бы боги хотели, чтобы люди летали, то дали бы им билет на самолет. Но что-то в Двацветковой легкости напугало Ринсвинда. Напугало до полусмерти.

Он поднял глаза на девушку. Она стояла, перекинув старика через плечо, и смотрела на волшебника с едва заметной извиняющейся улыбкой. Откуда-то из области ее поясницы послышалось:

– Вше жабрали? Давайте двигать отшюда, покуда они не вернулишь.

Ринсвинд сунул Двацветка подмышку и потрусил следом. Больше ему ничего не оставалось…

У старика была большая белая лошадь, которую он оставил привязанной к сухому дереву в заснеженном овраге, расположенном в некотором отдалении от кругов. Животное было гладким и лоснящимся, а производимое им общее впечатление великолепного боевого скакуна лишь самую малость нарушалось привязанным к седлу противогеморройным кольцом.

– Ладно, отпушти меня. В переметной шумке лежит бутылка ш раштиранием, ешли ты не против…

Ринсвинд как можно любезнее прислонил Двацветка к дереву и в свете луны – скорее в слабом красноватом свечении грозной новой звезды – впервые по-настоящему разглядел своего спасителя.