за штуку, а отдельные экземпляры могли оцениваться в 400, 500, 550 руб. [110, с. 105–106; 127, с. 32–33; 153, с. 333]. Однако обычная цена соболя в период наивысшей его добычи редко выходила за пределы 1–2 руб. и чаще всего промышленники получали доход, лишь в 1,5–2 раза превышавший затраты на снаряжение. Но и так получалось далеко не у всех. Даже в середине XVII столетия иные промышленники возвращались без денег, без товаров и без «мягкой рухляди». В дальнейшем число «прогоравших» охотников все более увеличивалось и уже в 70-е годы XVII в. превысило в некоторых районах половину возвращавшихся домой, красноречиво свидетельствуя о начавшемся кризисе сибирского пушного промысла.

Интенсивная эксплуатация соболиных угодий привела к резкому сокращению поголовья наиболее ценного пушного зверька и, как следствие этого, — к свертыванию промыслового движения в Сибирь. К тому времени оно, однако, уже сыграло свою роль.

Значение промысловой колонизации не ограничивалось вовлечением в хозяйственный оборот огромных пушных богатств и освоением районов, недоступных для земледелия. По определению П. Н. Павлова, крупнейшего знатока истории сибирского пушного промысла, «движение промышленников в Сибирь с учетом возвращающихся обратно было самым многолюдным в XVII в.» и явилось «живой нитью, связывавшей Сибирь с Россией». По его подсчетам, около трети промышленников имели постоянные многолетние связи с Сибирью. Кроме того, как было показано исследованиями последнего двадцатилетия (и прежде всего работами В. А. Александрова), далеко не все промышленники возвращались в Поморье; за Уралом сформировалось довольно многочисленное промысловое население, которое обитало в Сибири постоянно, хотя и не оседало в каком-то определенном ее районе [12, с. 59–76; 109, с. 206]. Это заставило пересмотреть широко бытовавшее прежде мнение о промышленниках как «пестрой толпе случайных гостей» Северной Азии [18, т. 3, ч. 1, с. 302].

Даже после оскудения соболиных запасов далеко не все промышленники торопились покинуть Сибирь. Известно, например, что некоторые из них прочно осели на севере Якутии и, сделав главным своим занятием рыбную ловлю, положили начало весьма своеобразным группам русского старожильческого населения Колымы, Анадыря, Оленека и нижнего течения Лены.

Из-за неудач с промыслом иные покрученники оказывались в Сибири совершенно без средств и, не имея возможности ни вернуться домой, ни перебиться до организации новой ватаги, подолгу жили «по наймам» на всякого рода сезонных работах. Обычным явлением в Сибири (особенно Восточной) было «верстание» таких промышленников на «государеву службу». Наконец, многие из них, используя приобретенные до ухода на промыслы ремесленные и земледельческие навыки, пополняли ряды посадских людей и крестьян, продолжая таким образом осваивать богатства сибирских земель уже в ином качестве.

Вместе с тем надо отметить, что, несмотря на сильное уменьшение соболиного поголовья и царские указы конца XVII в., запрещавшие русским промышлять соболя, охота на пушного зверя оставалась в Сибири в течение всего столетия одним из важнейших хозяйственных занятий переселенцев. Она приобрела, правда, уже несколько иные черты: среди охотников стали преобладать постоянные и вполне оседлые обитатели Сибири, и промышляли они по большей части уже несоболиную пушнину, постепенно поднимавшуюся в цене [110, с. 259–303; 124, с. 19].

Естественно, что на протяжении всего рассматриваемого нами периода пушному промыслу сопутствовала охота на мясную дичь и всякого лесного зверя. Она, несомненно, играла важную роль в питании промысловиков, но не только их. На раннем этапе освоения Сибири продукты охоты находили большой и постоянный спрос практически у всех переселенцев, побуждая многих из них добывать зверей и птиц не только для собственного пропитания, но и на продажу. Поэтому и нередки в таможенных книгах XVII в. записи о торговле медвежатиной, олениной, зайчатиной, куропатками, гусями как в свежем, так и в соленом виде [151, с. 183–184].

* * *

Одним из основных занятий оседавших за Уралом русских людей сразу же становился и «рыбный промысел»: без него не обходились практически ни в одном селении, так как из-за «бесхлебья» рыба, всегда занимавшая важное место в рационе русского человека, в Сибири нередко круглый год являлась его основной пищей. В непригодных же для землепашества районах такое положение сохранялось не одно столетие, чему прежде всего содействовало прямо-таки сказочное богатство большинства сибирских рек рыбой и широкие возможности ее добычи. В Сибири были широко распространены ценные сорта рыбы, называвшейся обычно «красной», — севрюга, осетр, стерлядь, сиг, семга, горбуша, нельма и т. п. В огромном количестве там водились также таймень, форель, язь, омуль, налим, окунь, щука, карась, сазан и другие менее ценные виды.

Среди русских поселенцев наряду с засолкой рыбы очень широко распространились такие способы ее заготовки впрок, которые были мало известны в Европейской России: вяление в различных, в том числе заимствованных у аборигенов, видах; специальная, в рыбьем жире, варка; приготовление в большом количестве самого рыбьего жира и т. д. Даже привычные лепешки русские в Сибири часто выпекали из сухой толченой рыбы и икры [151, С. 184–185].

Однако добыча рыбы только «про свой обиход» была в течение всего XVII в. характерна лишь для самых глухих уголков Сибири. В остальных районах потребительский промысел очень быстро превращался в товарный, поскольку на рыбу появился огромный спрос. Он вызывался прежде всего большим скоплением в сибирских городах и острогах промышленников, которые, отправляясь на поиски «мягкой рухляди», стремились запастись на первое время сушеной и соленой рыбой для себя и своих собак. Поэтому даже в «пашенных» городах для определенной части сибирских жителей рыбный промысел превратился из дополнительного занятия в основное. Его организация нередко строилась по принципу пушного промысла. При объединении в артель рыболовы могли приобрести на общие средства лодки и снасти; как и при охоте на соболя, в большие рыболовные экспедиции входили и своеужинники, и покрученники; покрута в рыбном промысле также превращала нанявшегося на определенное время в лично зависимого человека.

Рыбу обычно добывали круглый год, однако главными промысловыми сезонами являлись весна, лето и осень: тогда на лов временами выходило все трудоспособное население. В XVII в. еще не получило широкого распространения закрепление рыболовных угодий за отдельными лицами, однако те места, где для ловли устраивались специальные сооружения, обычно находились в чьем-то владении и фиксировались в учетной документации уже в первой четверти XVII в. Благодаря этому мы знаем о существовании на сибирских реках «тонь» «езовищ», «заколов», «запоров» и т. п. Довольно рано в источниках начинают упоминаться и различные виды сетей (невода, бредни и т. д.). Они делались в основном «по русскому обычаю» и иногда достигали гигантских размеров (до 100 м). В целом же орудия и способы лова были чрезвычайно многообразны. Весной во время весеннего разлива рыбу ловили в поймах рек сетями («соровой промысел»); когда вода шла на убыль, в ход пускались всевозможные заграждения и ловушки, преграждавшие