— Не нужно, благодарю, — Степан опустился на массивный деревенский табурет. — Товарищ капитан, меня вы и на самом деле видеть не могли — моя разведгруппа высаживалась скрытно, хоть и в боевых порядках вашей бригады.

— Разведгруппа? — мгновенно вычленил ключевое слово комбат. — Поясни?

— Виноват, — Степан торопливо поднялся на ноги. — Командир группы особого назначения старший лейтенант Алексеев. Задача — проведение глубокой разведки во вражеском тылу. Высаживаться должны были под прикрытием основного десанта, но несколько в стороне, если есть карта, могу показать, где именно, — спалиться на этом морпех не боялся: во время подготовки к учениям местное побережье, не особенно-то и изменившееся за семь десятилетий, он изучил, что называется, как свои пять пальцев.

Кузьмин нетерпеливо дернул ладонью:

— Карта имеется, понятно, но это позже. Сейчас другое важно — значит, у вас связь имеется? Радиостанция? — в глазах капитана 3 ранга вспыхнула нешуточная надежда. Алексеев прекрасно понимал, в чем тут дело: одной из серьезных проблем Озереевского десанта оказалось полное отсутствие радиосвязи. Правда, некоторые исторические источники уверяли, что связь с командованием у них все-таки имелась, но Степан склонялся к первому варианту. Скорее всего, радиостанции были потеряны во время высадки или радисты вовсе не успели добраться до берега, чем во многом и объясняется нескоординированность дальнейших действий — собственно говоря, заданный комбатом вопрос однозначно это подтверждал.

— Ну, так что, старлей, есть у тебя связь? — поторопил комбат.

— Простите, тарщ командир, нет у меня связи. И группы моей тоже нет… — в последний миг Степан все-таки отвел взгляд, побоявшись, что не сумеет сыграть достаточно достоверно. С другой стороны, он, как ни странно, ни слова не соврал — у него и на самом деле не было ни связи, ни группы. Один только Левчук с Аникеевым, поскольку больше он ни с кем из бойцов познакомиться так и не успел, больно уж быстро завертелись события. Да и чего стесняться, в принципе? Дальше ему придется врать еще больше. Нет, понятно, что это окажется та самая «ложь во спасение», но все равно неприятно. Хорошо хоть, собственную легенду более-менее продумал.

— Твою мать! — глухо выругался Кузьмин, ударив по столу кулаком. — Плохо! Я уж понадеялся… Ладно, рассказывай дальше.

— А дальше особо-то и рассказывать не о чем. Высадиться в заданном квадрате не удалось, сейнер, на котором мы шли, подбили при немецком обстреле. Утонул он или нет — не знаю. Группа погибла в полном составе, прямое попадание, уцелел один я, да и то чудом — выкинуло за борт, и спасательный круг под руку подвернулся. Нас всего-то пятеро было. Затем накрыло близким взрывом, контузило, больше ничего не помню, очнулся уже на берегу, в блиндаже. Из воды меня вытащил старшина Левчук из вашего батальона, он же оказал первую помощь, согрел, дал чей-то бушлат. Затем начался артобстрел, следом бой за поселок. Воевал вместе со старшиной и рядовым Аникеевым, который меня сюда и привел. Он сейчас снаружи дожидается. Атаковали под прикрытием танков. Лично уничтожил до двадцати фашистов, пулеметную позицию и самоходную установку. Артштурм сжег вместе с Аникеевым, гранатами. Вот и вся моя история.

— Левчука знаю, отличный боец, опытный. Прошлой зимой под Москвой воевал, после госпиталя к нам попал. И про самоходку эту слышал, бойцы рассказывали. Мол, какой-то сумасшедший из второй роты на нее прямо на ходу заскочил, да гранату в люк закинул. Я не шибко-то и поверил, если честно. Так это ты был, выходит?

— Выходит я, — пожал плечами Алексеев, подумав, что «солдатское радио» во все времена штука серьезная. — Только она отчего-то сразу не взорвалась. Не граната, в смысле, а самоходка. Тогда Аникеев вторую гранату бросил, и спалил. Боекомплект сдетонировал. Разрешите перейти к сути?

— Хорошо, я тебя понял, — капитан 3 ранга устало помассировал лицо, потряс головой. — Мне такие отчаянные бойцы ох как нужны! Вот только, прежде чем ты мне про свою секретную информацию рассказывать станешь… документы б твои глянуть, а, старлей?

Степан, ожидавший этого вопроса практически с того момента, как переступил порог, непритворно вздохнул:

— С этим проблема имеется, товарищ командир. Когда в себя в блиндаже пришел, на мне только тельняшка да брюки с ботинками остались. И бушлат утонул, и полевая сумка, и автомат. Наверное, сам скинул, когда тонуть стал, только не помню. Один штык-нож на поясе остался. Подтвердить может старшина Левчук, он меня в таком виде из моря и вытащил. В принципе, разведчики с собой документов не берут, вы должны знать, но под подкладкой бушлата был зашит… ну, короче, другой документ. Предъявлять его разрешается в самом крайнем случае и не всем, но сейчас я бы показал. В виду, так сказать, важности ситуации. Это такая, ну, тряпочка…

Про знаменитую «шелковку» — небольшой, примерно с половину носового платка, кусочек шелковой ткани, на котором водостойкими чернилами наносились личные данные сотрудника спецслужбы, его полномочия и подтверждающая печать, зашиваемый в одежде, — Степан вспомнил в последний момент. И прикинул, что это, худо-бедно, сможет добавить его легенде правдоподобия. В конце концов, комбат — не контрразведчик, вряд ли в курсе каких-то особых подробностей (которых, собственно говоря, и сам Алексеев не знал). При этом Степан, сам того не ведая, сильно рисковал, попросту не зная, что шелковка обычно зашивалась в гимнастерку или брюки, но никак не в верхнюю одежду, которую легко потерять, или которая может достаться другому человеку.

— Слышал, — неожиданно перебил его Кузьмин. — Нас предупреждали насчет подобного. А вообще — хреново, старлей! Плохо, что утопил документ, как мне тебе верить, а?

— Думаете, могу оказаться фашистским диверсантом? — хмыкнул морпех.

— Да кто ж тебя знает? — задумчиво протянул Кузьмин. — Особист наш еще на пляже погиб, проверить некому, да и как, ежели связи нет? Понимаешь?

— Понимаю. Только слишком сложно, да и гарантий, что выживу во время высадки, практически никаких. Вы же видели, как немцы по кораблям и баржам со всех стволов лупили. Из воды меня и на самом деле без сознания вытянули, свидетель есть, даже несколько. На берегу чудом от холода не загнулся, если б не тот блиндаж с растопленной печкой, мы бы сейчас не разговаривали. Так агентов не внедряют. Да и документы у настоящего диверсанта, скорее всего, при себе бы имелись. Это я сплоховал, дурак.

При упоминании о высадке Кузьмин поморщился, словно от зубной боли. Достал из кармана простой алюминиевый портсигар, отщелкнул крышку:

— Угощайся, старлей.

— Благодарю, не балуюсь, — покачал головой морпех. — У нас это не запрещается, но и не приветствуется. Дыхание сбивает, особенно, если нужно километров десять с полной выкладкой отмахать. И запах в засаде сильно демаскирует.

Прикурив от тревожно замигавшей керосинки, комбат сделал затяжку, с наслаждением выпустив под потолок клуб сизого табачного дыма:

— Да ни в чем я тебя, старлей, не обвиняю! Думаешь, не помню, как в сорок первом сотни бойцов из окружения выходили, причем, большинство без документов? Да, случались среди них и предатели, и завербованные врагом, но редко. Ладно, давай-ка мы этот вопрос пока отложим. Выкладывай, что там у тебя за информация?