– Что мы увидим, когда вырвем его сердце? – спросил Барлоу.

– Червей, – в голосе слышалось отвращение.

– В его сердце?

– Да. И копошащихся навозных жуков.

Апостолы о чем-то тихо переговаривались. Но это не имело значения. Теперь ничто не могло вывести ее из транса: она погрузилась в него целиком, растворилась в мире охвативших ее видений.

Подавшись вперед, упершись руками в свои жирные ляжки, Барлоу спрашивал дальше:

– Что нам надлежит делать после того, как мы вырвем его сердце?

Грейс с такой яростью принялась кусать губы, что, казалось, на них вот-вот выступит кровь. Она вздернула руки и стала перебирать ими в воздухе, словно ткала свой ответ из эфира.

Затем произнесла:

– Погрузите сердце в….

– Куда?

– В сосуд со святой водой.

– Из церкви?

– Да. Вода останется холодной…, а сердце…, будет кипеть, превратится в черный пар…, и улетучится.

– И тогда мы будем знать наверняка, что он мертв?

– Да. Мертв. Навеки мертв. Ему уже не вернуться в новом воплощении.

– Значит, у нас есть надежда? – спросил Барлоу, боясь в это поверить.

– Да, – глухо отозвалась она. – Надежда.

– Благодарение Господу, – сказал Барлоу.

– Благодарение Господу, – вторили апостолы.

Мать Грейс открыла глаза. Широко зевнула, часто заморгала и растерянно посмотрела вокруг:

– Где я? Что со мной? Меня знобит. Неужели я прозевала шестичасовые новости? Я не могу пропускать шестичасовые новости. Мне надо знать, что задумывают слуги Люцифера.

– Еще нет и двенадцати, – сказал ей Барлоу. – Шестичасовые новости еще очень не скоро.

Она уставилась на него осоловевшим, бессмысленным взглядом, которым всегда бывало отмечено возвращение из состояния глубокого транса.

– Кто ты? Я тебя знаю? Мне кажется, я не встречала тебя прежде.

– Преподобная Грейс, я – Кайл.

– Кайл? – она будто впервые слышала это имя. В глазах мелькнуло подозрение.

– Не волнуйтесь, – сказал он. – Успокойтесь и подумайте. У вас было пророческое видение. Вы сейчас все вспомните. Все вернется.

Он протянул к ней огромные огрубелые руки. Иногда, когда она приходила в себя после транса, ее охватывал такой страх и растерянность, что ей было необходимо дружеское участие. Обычно, взяв его за руки, она черпала силы из его гигантских энергетических резервуаров, и сознание возвращалось, будто ее подключали к огромному аккумулятору.

Но сегодня она отпрянула от него и нахмурилась. Вытерла влажный от слюны подбородок и озадаченно оглядела апостолов.

– Боже, как я хочу пить, – сказала она.

Один из них побежал за водой.

А она обратилась к Кайлу:

– Чего вы хотите? Зачем привели меня сюда?

– Сейчас вы все вспомните, – терпеливо увещевал ее Барлоу с ободряющей улыбкой.

– Мне не нравится это место, – произнесла она слабым, жалобным голосом.

– Это ваша церковь.

– Церковь?

– Вернее, подвал вашей церкви.

– Здесь так темно, – скулила она.

– Вы здесь в безопасности.

Она надула губы, как ребенок, и зыркнула на него исподлобья:

– Я не люблю темноты. Мне становится страшно. – Поежилась, обхватив руками плечи. – Зачем вы затащили меня в эту темень?

Кто-то встал и включил свет.

Свечи задули.

– Церковь? – повторила она, глядя на обитые филенкой подвальные стены и проходящие под потолком балки.

Мучительно пыталась разобраться в происходящем, но все еще не могла взять в толк, что с ней и куда она попала.

Барлоу ничем не мог помочь. Порой ей требовалось минут десять, чтобы сбросить с себя оцепенение, неизменно наступавшее после путешествия в мир духов.

Она встала.

Барлоу вскочил следом, и его огромная фигура нависла над ней.

– Мне надо по нужде. Очень надо. – Лицо скривилось в гримасе, и она схватилась рукой за живот. – Где здесь можно сходить? Мне надо в туалет.

Барлоу кивнул Эдне Ванофф, невысокой полной женщине, которая состояла членом тайного синедриона, и та повела Мать Грейс в туалет, расположенный в дальнем конце подвала. Старуха нетвердо ступала, и Эдне приходилось поддерживать ее, а та в недоумении озиралась по сторонам.

Громко, так, что слышно было в противоположном углу, Мать Грейс произнесла:

– О боже, я не вытерплю. У меня сейчас лопнет мочевой пузырь.

Барлоу только тяжело вздохнул и опустился на свой чересчур маленький и чересчур жесткий стул.

Для него, как и для всех апостолов, самым сложным было понять эксцентричное поведение Матери Грейс сразу после ее видений и смириться с ним. В такие минуты она совсем не походила на великого духовного пастыря.

Напротив, казалась обыкновенной, выжившей из ума старухой. Самое большее через десять минут, как это случалось всегда, к ней вернется рассудок, и она снова будет прежней, ослепительно дальновидной и проницательной женщиной, той, которая отвратила Барлоу от жизни в грехе. И тогда никто уже не усомнится в ее даре озарения, в ее могуществе и святости, никто не будет оспаривать того, что она воистину послана Небом. И хотя Барлоу уже неоднократно доводилось видеть ее в таком смятении и он знал, что это состояние ненадолго, из-за подобных минут в душу все равно закрадывалось смущение, и он чувствовал беспокойство и растерянность.

В такие моменты он терзался сомнениями.

И за это ненавидел себя.

Он полагал, что бог намеренно подвергает Мать Грейс унизительному испытанию, навлекая на нее душевную смуту, чтобы проверить крепость веры ее последователей.

Божий промысел в том, чтобы с Матерью Грейс остались лишь самые преданные из апостолов, чтобы перед лицом грядущих тяжких дней заложить оплот крепкой церкви.

И все же всякий раз, заставая ее в столь неподобающем обличье, Барлоу испытывал сильное потрясение.

Он окинул взглядом по-прежнему сидящих на полу членов тайного синедриона. Вид у всех был встревоженный, и каждый шептал молитву. Он решил, что они просят бога дать им силы не усомниться в святости Матери Грейс, как усомнился в ней он. Закрыл глаза и тоже стал молиться.

Чтобы убить этого ребенка, им потребуется вся сила, вера и преданность, которые они только могли раскрыть в себе, потому что это будет непростым делом.

Он не был обыкновенным ребенком. Мать Грейс не уставала повторять это. Он сам обладает силой, вселяющей ужас, и, возможно, уничтожит их в тот самый момент, когда они осмелятся поднять на него руку. Но ради людей они должны попытаться покончить с ним.