– Ты когда-нибудь участвовал в перестрелке? Нет? А я бывал, и столько раз, что и не припомню – и как полицейский, и уже водителем. Если заглянуть под сиденье, то там спрятан мой «дружок». Пушки есть у всех, кто ездит по дорогам. Хотя лучшее оружие в драке без оружия – это кусок фортепианной струны. Если захлестнешь ее петлей на шее противника – он уже ничего не сделает. Стоит потянуть струну – голова и отвалится. Это как сыр резать. – Мак проговорил это с явным удовольствием.

Чего он только ни возил в своем грузовике – и плоды опунции, и даже динамит. Теперь возит только мебель, хотя сюда может попасть вообще что угодно из обстановки. Сейчас у него в фургоне обстановка семнадцати жилищ, включая семьсот фунтов разных гирь и колец для штанги (имущество бодибилдера, который переезжает из Флориды), рояль из Германии, лучший из тамошних лучших, десять телеящиков (прошлой ночью на остановке они один сняли и включили) и старинная кровать с балдахином, которую нужно доставить в Филадельфию. При желании в ней можно в любое время поспать.

Кровать с балдахином вызывала в Маке ностальгические воспоминания, и он принялся рассказывать о сексуальной стороне своих приключений. Похоже, всегда и везде он пользовался невероятным успехом у женщин, хотя его симпатии были отданы лишь четырем. Это была девица из Лос-Анджелеса, которая удрала из дома в его грузовике, а он и не знал. Потом были две девственницы из Вирджинии; он переспал с обеими одновременно, а потом они много лет снабжали его одеждой и деньгами. И наконец, была нимфоманка из Мехико, которая могла за ночь переспать с двадцатью мужиками и требовать еще.

Он постепенно разогревался, недавняя скромность исчезала. Наконец Мак явился в своем полном блеске: Сексуальный Атлет и Великий Рассказчик. Для одиноких женщин он был даром Господним.

Именно в процессе этой декламации Говард, который лежал на заднем сиденье в каком-то вялом ступоре, навострил уши и начал выказывать первые признаки оживленности. Увидев это, Мак принялся было подшучивать над парнем, а потом и вообще подстрекать: сегодня на ночь, говорил Мак, он притащит в кабину девчонку, а его, Говарда, запрет в фургоне. А если Говард будет вести себя как надо, то он обязательно найдет ему настоящую девку (слово «девка» Мак произносил с двойным «ф»: «деффку»). Говард раскраснелся, от волнения дыхание его участилось; наконец, почти обезумев, он бросился на Мака.

Пока они возились в кабине, наполовину в шутку, наполовину всерьез, баранка грузовика болталась из стороны в сторону и машина опасно виляла по полосе шоссе.

Но между такими потасовками Мак еще и занимался, на неформальных основаниях, образованием Говарда.

– Ну-ка, Говард, скажи, – начинал он, – как называется столица штата Алабама?

– Монтгомери, грязный ублюдок!

– Именно так. Не всегда столицей делают самый большой город штата. А теперь посмотри: вот дерево, называется орех-пекан.

– Пошел к черту, мне плевать! – ворчал Говард, но тем не менее поворачивал голову в нужную сторону. Часом позже мы свернули на стоянку где-то в самых дебрях Алабамы – Мак решил, что именно здесь нам лучше провести ночь. Местечко называлось «Счастье дороги».

Мы вошли, чтобы выпить кофе. Мак сел, полный решимости хорошенько развлечь меня «забавными историями», которых у него был неиссякаемый запас, но которые мало соотносились с его жизненным опытом. Исполнив эту свою дружескую обязанность, он отошел в сторону и присоединился к толпе других водителей, стоящих у музыкального автомата.

В субботу по вечерам водители грузовиков всегда толпятся возле музыкальных автоматов и отчаянно пытаются сделать так, чтобы репертуар этих машин хоть как-то соответствовал их профессиональным интересам. Музыкальный автомат в кафе «Счастье дороги» пользовался у них доброй славой – он содержал великолепную коллекцию песен и баллад о водителях и их больших грузовиках, своеобразный эпос большой дороги: дикий, порой непристойный, порой полный меланхолии и тоски, но всегда пропитанный энергией и ритмом, которые порождены поэзией скорости и бесконечных дорог.

Водители большегрузных машин обычно – одинокие люди. И тем не менее порой где-нибудь в жарком переполненном придорожном кафе, внимая какой-нибудь слышанной-переслышанной пластинке, вопящей из динамика музыкальной машины, они вдруг превращаются, без всяких слов или действий, из безликой толпы в гордое своим предназначением в этом мире сообщество мужчин. Каждый сохраняет свою анонимность, но при этом чувствует общность с теми, кто стоит рядом, плечом к плечу, равно как и с теми, кто был здесь раньше и уже стал героем водительских песен и баллад.

Мак с Говардом сегодня, как и все, переживали состояние восторженного единения с другими, чувство гордости – за себя и товарищей по профессии. Они словно забыли о времени, погрузившись в вечность. Но где-то около полуночи Мак резко встрепенулся и дернул Говарда за воротник.

– Оки-доки, малыш! – сказал он. – Пора поискать местечко поспать. Хочешь почитать перед сном молитву водителя?

Мак достал из записной книжки засаленную карточку и протянул мне. Я разгладил ее ладонью и прочитал вслух:

Свои одеяло и подушку Мак разложил в кабине, Говард забрался в узкую щель между мебелью, а я улегся на кипу мешков рядом со своим мотоциклом (обещанная кровать с балдахином находилась в голове фургона и была недоступна).

Я закрыл глаза и прислушался. Мак и Говард перешептывались, используя твердую стенку фургона в качестве проводника голоса. Мое ухо стало антенной; приложив его к решетчатой раме, я смог различить и прочие звуки, плывущие на нас от других машин: водители шутили, пили, кто-то занимался любовью.

Чувствуя себя совершенно умиротворенным, я лежал в этом черном аквариуме, наполненном звуками, и вскоре уснул.

В воскресенье на стоянке «Счастье дороги», как и по всей Америке, был выходной. Когда я проснулся, на меня сквозь прозрачный пластик крыши смотрело небо, я ощущал запах соломы, мешковины и кожи; последний шел от куртки, которая служила мне подушкой. Не сразу сообразив, где нахожусь, я решил, что ночевал в каком-то большом амбаре, но потом вдруг все вспомнил.

Раздалось мягкое журчание, которое началось внезапно, а закончилось постепенно, двумя маленькими финальными струйками. Кто-то помочился на колесо грузовика; нашего грузовика, вдруг подумал я почти по-хозяйски. Выбравшись из-под мешковины, я на цыпочках прокрался к двери и выглянул. Исходящий паром след вел от колеса к земле – свидетельство преступления; сам же преступник успел улизнуть.