Усиливающаяся фашистская агрессия не получила должного отпора, и Европа с потрясающей скоростью погружалась в кровавый хаос. Некоторые высказывали опасения, что он может распространиться и на Соединенные Штаты. Великая депрессия разорвала социальную ткань нации, и теперь повсюду царили озлобленность и недоверие. «И это была отнюдь не теория, — утверждал Макнил. — Никто не знал, куда движется наша страна. Фашизм и неонацистские группировки были повсюду. Никто не удивился бы, если бы реальное нацистское движение возникло в Америке»[180].

Темп жизни в Нижнем Манхэттене ускорился. Его жители уже не просто боролись за выживание; не могла не вырасти и важность искусства. В ближайшие годы Билл де Кунинг скажет своей ученице и будущей жене Элен, что она должна рисовать так, будто каждый мазок кистью может стать последним[181]. Эти эмоции зародились в художественном сообществе в конце 1930-х гг. «Некоторые из нас жили с убеждением, что… [война] в той или иной форме начнется с того момента, как впервые услышали разглагольствования Гитлера по радио», — рассказывал философ Уильям Барретт[182]. На фоне Великой депрессии и казавшейся неизбежной войны художники чувствовали, что от их творчества во многих отношениях зависит жизнь.

Художники — участники проекта были истинными мастерами в деле экономии, но, чтобы беречь деньги, их нужно иметь, хотя бы немного. В апреле 1937 г. президент Рузвельт и конгресс США все же урезали фонды управления общественных работ на 25 % по всем направлениям. В ответ на это Союз художников начал месяц протестов. Его члены вновь захватили нью-йоркскую штаб-квартиру проекта, но никакие протесты уже не могли предотвратить неизбежное[183]. В июле художники «отметили» массовые увольнения выставкой в ACA Gallery (Галерея американского современного искусства) под названием «„Розовые листки“ побеждают культуру». Это была первая выставка, в которой Ли участвовала как профессиональный художник[184]. Учитывая вспыльчивую натуру девушки и сложность момента, совсем неудивительно, что ее дебют стал актом протеста.

Сама Ли уведомления об увольнении не получила. Но ее и без того жалкую зарплату урезали до 95 долларов в месяц, при том, что рабочая нагрузка сильно увеличилась. Но Игорь, казалось, не осознавал серьезности ни их финансового положения, ни времени, в которое они жили. Теперь у него был красный кабриолет, и он тратил деньги направо и налево. В это время художник начал писать портреты пассажиров первого класса на круизных лайнерах[185]. В результате они с Ли отдалялись друг от друга — фигурально и буквально. Конечно, Ли очень расстраивали их отчуждение и тот факт, что мир, в котором жил Игорь, не имел к ней никакого отношения. Но в те трудные дни она, очевидно, считала, что поддаваться личным скорбям или сожалениям эгоистично и недостойно. В любом случае для этого у нее было слишком много важных дел.

Летом 1937 г. Ли поручили закончить настенную роспись за Биллом де Кунингом, который в это время ушел из проекта. (Художник опасался депортации, грозившей ему, если бы открылось, что у него нет американского гражданства[186].) Это задание стало подтверждением высокого профессионального реноме Ли: их с Кунингом считали взаимозаменяемыми в деле реализации важного художественного проекта. Ли предложение приняла и начала работать в мастерской на Восточной девятой улице. Студию с ней делили Игорь и Джордж Макнил. «Эскиз [Билла] был почти полтора на два метра, — рассказывала она. — Им пришлось развернуть его и поднять его повыше, чтобы я рассмотрела»[187].

Ли прикрепила эскиз де Кунинга на стену. Она начала замерять и переносить отдельные элементы в увеличенном масштабе. Художница воспроизводила линии рисунка и светотени чуть ли не с религиозной точностью, насколько только это было возможно, чтобы сохранить оригинальный замысел де Кунинга. В тот период он изображал вполне распознаваемые человеческие образы: в основном фигуры мужчин, плоские и упрощенные, с глазами, выполненными в стиле Пикассо. Но для этой монументальной живописи он создал нечто совершенно новое. «Для де Кунинга это было на редкость бескомпромиссно и очень абстрактно», — рассказывала Ли. Билл периодически заходил в мастерскую, чтобы следить, как она превращала его незавершенную идею в живописную реальность. Конечно же, будущее произведение постепенно впитывало в себя и ее собственный взгляд на мир[188]. Эта фреска стала примером потрясающего сотрудничества двух больших талантов и укрепила их дружбу. По словам Ли, де Кунинг входил в «довольно тесную группку художников и их друзей», насчитывавшую «человек десять», с которыми она общалась в те времена[189]. Много лет спустя Ли будет настаивать на том, что эта небольшая компания была всего лишь кучкой приятелей. И будто бы они просто смотрели работы друг друга, потому что больше ими ровно никто не интересовался[190]. Но теперь, оглядываясь назад, мы ясно видим: когда Ли и ее коллеги-художники старались найти собственный путь в творчестве в атмосфере тревоги и всепроникающего страха той эпохи, зарождались первые ростки нового движения. И ему было суждено в корне изменить искусство и культуру США.