Ленин был арестован и вечером того же дня помещен в тюрьму окружного центра Новый Тарг. Вновь помог Фюрстенберг, который организовал кампанию по его освобождению28. Благодаря телеграммам и переговорам власти отпустили Ленина, убедившись в том, что ни один австриец не мог ненавидеть русское правительство яростнее, чем этот человек. Несколько дней спустя одному из друзей в Берне Ленин скажет:

Тот не социалист, кто во время империалистической войны не желает поражения своему правительству29.

Тем не менее было очевидно, что Ленину и Крупской нужно переехать. Тем летом, пока еще не начались бои, супруги подумывали о Швеции, но через Германию они теперь проехать не могли, а другого пути не было. Тогда Ленин выбрал Швейцарию: там были надежные связи и, несмотря на повышение цен с начала войны, вполне доступные питание и жилье. Выбор этот имел непредвиденные последствия. Когда вещи были упакованы, главной заботой Крупской было привести в порядок бумаги и документы и выяснить расписание поездов в военное время. Ленин лишь изредка проявлял беспокойство по поводу различных жизненных неурядиц, да и то в несколько абстрактном духе, так что практическая сторона дела была полностью возложена на Крупскую. Сам он в это время был поглощен тем, как сформулировать свою первую реакцию на мировую войну.

Писать он начал еще на пути в Вену, а к моменту прибытия в Берн черновик был почти готов. Опасаясь потерять швейцарский вид на жительство, Ленин не решался поставить под статьей свое имя и в конце концов опубликовал ее анонимно, указав, что текст якобы заимствован из некоего воззвания, опубликованного в Дании30. Впрочем, каждый, кто когда-либо читал Ленина, легко узнал бы его стиль. Ленинская оценка противостояния была кристально ясной: война идет “за рынки и грабеж чужих стран”. Лидеры европейских государств обнаружили, по его мнению,

стремление одурачить, разъединить и перебить пролетариев всех стран, натравив наемных рабов одной нации против наемных рабов другой на пользу буржуазии – таково единственное реальное содержание и значение войны31.

Всё это, говорит Ленин, разумеется, не явилось неожиданностью. Неслыханная низость, преступление против рабочего класса состоят, по его мнению, в том, что трусливые предатели европейской социал-демократии, те, кто должны были вести массы в их борьбе, отказались от классовой политики в пользу “буржуазно-шовинистического” национализма. Немецкие социалисты, только что заявлявшие о своем пацифизме, предоставили кайзеру необходимые для покупки оружия деньги. Узнав об этом предательстве, Ленин якобы сказал:

С сегодняшнего дня я перестаю быть социал-демократом и становлюсь коммунистом32.

Социал-демократы, вызвавшие гнев Ленина, были членами Второго Интернационала, в который входили все сколько-нибудь значительные социалистические партии Европы. Теоретически их коллективная оппозиция мировой войне считалась такой же естественной, как и их неприятие империализма и рабовладения. На Штутгартском конгрессе 1907 года социалистические вожди из разных стран Европы призывали своих последователей к активной антивоенной кампании. Пятью годами позже, в 1912-м, они угрожали великим державам забастовками и даже революциями в случае, если правительства этих держав продолжат предпринимать шаги, ведущие к большой войне33.

Однако в 1914 году нарастающее дипломатическое напряжение привело к тому, что многие социалисты – в том числе и большинство членов многочисленной и очень влиятельной социал-демократической партии Германии (СДПГ) – неожиданно перешли в стан патриотов. Летом фракция СДПГ в рейхстаге под нарастающим милитаристским давлением отказалась от риторики братства и всеобщего мира и проголосовала за выделение военных кредитов правительству. Глава фракции Карл Каутский выступал против, но при голосовании подчинился воле партии. Каутский “теперь вреднее всех”, – писал Ленин в октябре 1914 года Александру Шляпникову34.

Никто не был удивлен, когда и британские левые отошли от мирных идеалов довоенной эпохи. В свое время Ленин и Крупская жили в Лондоне и были поражены бесхребетностью местных социалистов, в чем Крупская усмотрела одно из проявлений “бездонной пошлости английского мещанского быта”35. Тем не менее в 1912–1913 годах международный комитет лейбористской партии организовал ряд антивоенных митингов. Второго августа 1914-го многие известные лидеры левых вышли на историческую Трафальгарскую площадь с намерением решительно осудить военную горячку. Перед собравшимися выступили ветеран пацифистского движения Кейр Харди и депутат парламента Артур Хендерсон. Но через каких-нибудь несколько дней парламентская фракция лейбористов проголосовала, как и их немецкие коллеги, за военные кредиты. Кейр Харди умер на следующее лето от удара, Хендерсон же полностью погрузился в политику времен войны и присоединился к созданному в мае 1915 года коалиционному правительству, в котором поддерживал все военные меры, включая контроль над ценами и всеобщую военную обязанность36.

Во Франции события могли пойти иначе – здесь сопротивление милитаризму возглавил сам вождь социалистов Жан Жорес. В соответствии с духом Второго Интернационала и в знак протеста против военных планов он пробовал организовать не только во Франции, но и в Германии всеобщие забастовки. Но в июле 1914 года Жорес был убит националистом, верившим, что действует во славу Франции. Потеряв Жореса, даже его бывшие соратники, такие как Эдуар Вайан, были вынуждены пойти на национальное примирение и заключить с правительством соглашение, которое назвали Священным союзом (Union sacree)37. Общественное мнение было на их стороне, поскольку французы мечтали о реванше и возврате Эльзаса и Лотарингии, отторгнутых Германией в 1871 году. Многие русские эмигранты во Франции были заражены этими настроениями и записывались в добровольцы, чтобы бороться с врагом как своей приемной, так и исторической родины. Даже некоторые большевики из парижской эмиграции собирались идти на фронт, по крайней мере до того момента, когда они узнали о взглядах Ленина по этому вопросу38.

В самой России ура-патриотов было немало. В момент, когда кавалерийские полки на фронтах разворачивались в боевые порядки, Павел Милюков писал:

Каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства, наш первый долг – сохранить нашу страну единой и неделимой и защищать ее положение мировой державы, оспариваемое врагом39.

Идея священного союза на какое-то время отвлекла внимание общества от критики изъянов царского правительства. “Все мои русские знакомые, у кого только была какая-нибудь растительность на голове, – записывал Артур Рэнсом, – обрились наголо и облачились в униформу”40. Живя в эмиграции, великий Георгий Плеханов не стал осуждать ни французских, ни русских патриотов; он был убежден в том, что поддержка войны оправдана необходимостью национальной обороны41.

Другие русские социалисты шли против европейского течения. Левая фракция в Думе была чуть ли не единственной парламентской группой на континенте, которая с самого начала не соглашалась на военные кредиты (еще одна такая группа имелась в парламенте Сербии)42. Мартов в Париже агитировал за немедленный мир и призывал участников военных действий отказаться от всех планов захвата новых территорий. Вместе с Троцким, находившимся в Швейцарии, Мартов с января 1915 года начал издавать газету “Наше слово”, которая была призвана помочь созданию антивоенной оппозиции во Франции. В эти усилия были вовлечены как французские левые, в частности Анри Гильбо, так и русские эмигранты43.