Слева виднелись толстые трубы с ведущими к ним дымоходами и длинные серые громадины бетонных строений КРАЗ-а, Красноярского алюминиевого завода, гиганта цветной металлургии, остановленного навеки.

При выбросах травил он город крепко, хотя место его строительства и выбиралось с учётом розы ветров. Чистый «север» в Красноярске — редкий ветер, здесь преобладают ветра западного и юго-западного направления, что учли и при строительстве Горно-химического комбината в Железногорске, то есть в Красноярске-26. Алюминиевый и металлургический заводы находятся на северной окраине города. Поэтому при выбросах с КрАЗа часто доставалось именно южной части Железногорска, говорят, там огурцы на грядках пропадали.

Вот и отравленный КрАЗом и практически ликвидированный поселок Коркино, силуэты цехов встают над береговым обрывом. Десятки труб, уходящие в бесконечность цеха и ажурные мачты линий электропередач,... Показался заводской водозабор, очень необычная конструкция с ещё более необычайным дополнением: к одной из толстенных труб, уходящих в воду вертикально, носом вниз была привязана моторная лодка. Более забавного способа парковки моторок я не видел. Снять её хозяин так и не успел.

Раньше много труб было и на правом берегу, но потом от мощной индустрии правого берега фактически остались Красмаш, завод синтетического каучука, завод цветных металлов и кое-что по мелочи. Трубы правобережья — ТЭЦ.

На КРАЗ-е всё выглядит почти так же, как и в Норильске — сплошной технопанк.

Такой заводище — словно гигантский дредноут, стоящий на берегу Енисея, сухопутный броненосец «Ретвизан». Вот уж кто не боится половодья… Всё на виду, торчит во все стороны. Ничего не спрятано. Кругом суставчатые трубы, длинные цеха металлургических переделов, галереи, вспомогательные цеха, технологический транспорт. Сваи, ростверки… Броня! Панели, металлоконструкции, заклёпки диаметром в метр. Ещё совсем недавно эти заводы-дредноуты пыхтели, дымили, в тисках стеновых панелей и футеровки билось яростное пламя электропечей и конверторов, пыхали паром и кислотами цеха электролиза. Системы тепловодоснабжения в несколько ниток бесперебойно гнали теплоноситель, спаренные дизель-электровозы тянули составы с необходимым грузом. Знаменитому Рудольфу Дизелю это наверняка бы понравилось, здесь его древнее изобретение честно выжимали, как губку, ибо других так и не появилось. Не появилось, увы, фотонных двигателей, на планете всё так же хозяйничал технопанк, как первооснова даже самых передовых технологий. А главными в этой культуре по-прежнему были вот эти комплексы-монстры, не считающие нужным напяливать на себя кокетливые стэлс-экраны.

КРАЗ и сейчас не прячется. И тем пугает ещё больше. Теперь вокруг завода —груды металла и бетона, которые никогда не дождутся разбора и разделки, заброшенные цеха и земли, на которых уже началась естественная рекультивация.

Вот туда я ещё не совался, и искренне надеюсь, что не придётся, больно уж плохое про это место люди рассказывают, мистическое, всякий бред нехороший. И верить во всё рассказанное нельзя, и отмахиваться не получается.

Там нет устойчивого акустического фона, как необходимой базы. В то же время, в подобном техногенном окружении очень много звуков непредсказуемых, и далеко не всегда понятного генезиса. Слишком уж много переменных. Когда-то в молодости я первый раз один ночевал в тайге и ошибочно поставил палатку прямо возле небольшого таёжного ручейка. Мне очень понравилось его мирное журчание и шаговый доступ к чистой воде. И никто не объяснил недоумку загодя, что так поступать категорически нельзя. В результате той ночью мне было до сна, одна тряска от страха. Постоянно слышались осторожные шаги и тихие разговоры, к которым я старательно прислушивался. Естественно, никого за палаткой на самом деле не было, но ведь я их слышал! Чудящихся слов и фраз разобрать не мог, и от того психовал ещё больше, умом понимая всю абсурдность ситуации. Хорошо насмехаться над этим, находясь возле прогретого камина в уютном уголке отеля «Сибирский Сафари-Клуб»! Хотя и там бывало…

Да, я так и не смог заснуть, судорожно сжимая в руке огромный кустарный ножик зверского вида, постоянно приоткрывая полог палатки, и даже выбирался наружу с фонариком, каждый раз убеждаясь, что снова и снова ловлю слуховые галлюцинации. А всё из-за проклятого журчания и перезвона, который перерастал в перешёптывание. К полуночи мне уже мерещились негодующие, а порой и истеричные женские голоса, напряженные ответы злых мужчин, тихий плач младенца и скулёж побитой собаки. Ситуацию накаляло отсутствие ружья, молод был, не положено.

Проблема слуховых галлюцинаций хорошо известна опытным людям, полевики со стажем никогда не будут разбивать лагерь возле таких генераторов шумов, как речки, ручьи и тем более водопады, как бы красивы и притягательны они не были, там обязательно будут мерещиться посторонние звуки. Возле сыпучих склонов не лучше, даже в безопасном месте, в стороне. Ночью при перепаде температур по круче побегут каменные струи, и можно с ума сойти, пытаясь разобрать, кто это там крадётся. Если полевой выход предваряется долгим нахождением в обжитой среде, где много людей, работает транспорт и средства связи, и всё непрерывно требует принятия решений, то ты почувствуешь некую нехватку внешнего акустического воздействия. Это длится до той поры, пока не адаптируешься, не настроишься так, чтобы получать достаточное количество данных. Время настройки у всех разное, в зависимости от опыта, подготовки и нервной системы. Попадая в дикую среду с информационным вакуумом, подсознание начинает самовольно заполнять пустоты. Не хватает привычных звуков. Я порой начинаю тихо мурлыкать, так скажу, ибо пением это не назовёшь... Разговариваю сам с собой в спокойной обстановке, проверяя решения или впечатления, для чего иногда ключевые мысли воспроизвожу вслух.

Слух пытается из любого шороха и треска, скрипа и шуршания слепить привычный образ или явление, он не готов запросто определить что-либо, как критически необычайное. Он складывает звуки в слова на знакомых языках, подставляет тембры и интонации, часто вполне успешно. В спокойном состоянии человеческий мозг, не тратя времени на узнавание уже знакомого, как ему кажется, способен составлять цельную картину из сенсорных намеков, а подсознание дорисует недостающее. При излишке включается дискриминатор, отсеивая ненужное и оставляя только существенное.

Но при стрессе, когда информационный поток мощный, а времени мало, мозговой дискриминатор начинает давать сбои и перестаёт действовать здраво, концентрируясь не на получении данных и быстром анализе, а на мыслях о спасении. Инструкции, памятки и советы бывалых напрочь вылетают из головы! Человек не может контролировать свои действия, он не уверен в правильности своих шагов. А времени на раздумья нет. Его охватывает паника, часто ведущая к гибели. Необходимо помнить, что причина наших страхов кроется именно в недостатке информации. Чего скрывать, и я сам боюсь таких ситуаций, работая в одиночку. Не с кем проверить ощущения.

Безоговорочно верить нельзя ничему. Да, речка шумит из-за особенностей течения и рельефа, привидевшийся вдали образ вполне может быть игрой атмосферных явлений, вплоть до настоящих миражей. Всё надо проверять. Частоту, глубину и длительность таких проверок определяет только опыт. С каждым полевым выходом восприятие обостряется, и ты учишься в акустическом, зрительном и обонятельном поле тонко чувствовать опасность, засекать вовремя любое чужое присутствие и без проблем фильтровать побочную мистику.