Никита вздохнул, — вы пока то не расслабляйтесь, здесь еще много чего не понятного и как бы вашего дружка то по морозу откапывать не пришлось, что бы совсем — то успокоить, а я сам увечный не справлюсь.

Петр нахмурился, явно ему не хотелось копать могилу снова, а Борис хоть и в восторг не пришел, все равно сказал, — надо так надо, если что говори, когда мы пойдем, а то, я то понимаю, что мы долго так не выживем. — Да и без тебя мы эту зиму точно не переживем, уж много чего завелось непонятного. — А пока держи рыбку, мы хорошо сегодня половили, да сразу там же и почистили, так что ее сразу можешь на сковородку кидать, — и Борис протянул Никите связку крупной рыбы, вдетую на короткую проволоку кольцом.

— Спасибо, — Никита отнес рыбу на терраску да пошел к кладбищу, а Борис с Петром еще долго опасливо и с надеждой смотрели ему вслед.

К самому кладбищу Никита подходить не стал и так все ясно, покойники беспокойники, хорошо хоть зима, да они лежат мирно, только духи очень злые здесь, Никита чувствовал столько злых взглядов, что лучше здесь не задерживаться, но и слабость нельзя им показывать, тогда точно не дадут уйти отсюда живым. Духи они такие, не боишься их они и не лезут, а чуть показал страх, так они вцепляются в человека и пьют этот страх вместе с жизненными силами, как вино, выпивая досуха, до смерти. Он стал быстро рубить дрова и укладывать на сани. Наполнив возок, затянул поленья веревкой чтоб по дороге не рассыпались и неторопливо пошел обратно, больше всего мечтая рвануть как можно быстрее, страшно здесь и это ему, приученному к нежити, а каково тут обычным людям то ходить. Только втянул сани во двор, уже вечерело, как услышал истошный женский визг от начала села, от тех опрятных домов, про которые забыл спросить старика.

— Вот память то дырявая стала, — подумал Никита и побежал на крик.

Ну как побежал, похромал, как смог, там уже толпились другие селяне, окружившие вопящую женщину.

— Что случилось то, — протолкался в толпу, Никита.

Женщина перестала кричать, и быстро стала визгливо рассказывать, — меня там как кто схватил, за сердце больно, оглянулась никого, страшно, а оно непонятное хватает.

— Люська уймись, снова озорничала, — рядом с ней оказался дядька Мефодий, — скока тебе говорить, когда убираешься к зеркалам не подходи.

Никита застонал про себя, — какие еще зеркала, только в этом заброшенном селе ему зачарованных зеркал не хватало, с магией которых иногда и опытные колдуны справится не могут.

— Да не подходила я к зеркалам, там, у дверей меня хватать начало, и холодно так, — махала руками женщина, — визгливо и непонятно быстро крича.

— Умолкни дура, — прикрикнул Мефодий, — голова раскалывается от твоих визгов, жива и здорова, коль кричишь так оглашено.

— Иди к себе в дом и успокойся, а я вон с человеком поговорю, — строго сказал Мефодий, — и быстро все разошлись, ничаго здесь топтаться, вечеряет уже, давайте бегом по домам и не вылазить никуда из дома пока все не успокоится.

Он махнул рукой Никите, пригласив его в дом.

— Люська кредитница, дура, вечно, что ни будь, творит, не будет больше ей халтурки в тех домах, — сердито бормотал Мефодий.

— Да что это за дома, и какая там халтурка, — спросил Никита, прерывая словесный поток Мефодия.

— Да эти дома выбрали городские бизнесмены, мать их, они там перевалочный пункт организовали и что — то типа гостиницы, но ночуют в них редко, — стал быстро рассказывать Мефодий, не забывая поглядывать в окно. — Бизнес у них, зимой они, каких-то богатеев на охоту- рыбалку возят через нас, но в другую сторону, у нас то беспокойно. — А летом тоже и еще туристов водят группами, есть такие дурные, сталкерами себя называют, ходят по заброшенным деревням, для адреналину, те им ужасы всякие про это место рассказывают, а мы пока они ходят, прячемся, вроде как дома нашит брошенные, а обстановка и дух сохранилась. — А за этими домами присматриваем, я договариваюсь, я же местный, а не бродяга, а они мужики эти мне продукты привозят, водку, да так иногда и денег подкидывают, а я слежу и печи подтапливаю, чтоб дома не корежило. — Старший я за домами приглядывать получается, вот и слежу и ответственность на мне только, слежу еще что бы там убирались всегда к приезду и дома прогревали, ты вот завтра утром протопись и все, и в это сторону не ходи. — К тому говорю, что б не знали, что ты еще здесь живешь, я ведь говорю, что нас здесь совсем немного обитает. — А кто знает их возможности, они ведь к власти близко, пригонят летом бульдозер, да сровняют здесь все у чертям собачьим, вот тогда и будет точно мертвое село.

— Да понял я все, — остановил Никита Мефодия, — завтра никому не показываюсь и что дом жилой тоже скрываю, печь топлю по темноте чтобы не заметили, так?

Старик успокоился, кивнул Никите, что тот его понял правильно и продолжил рассказ про дома.

— В ентих домах мы убираемся по очереди, вернее я приглядываю, чтоб значит, двор от снега чистили и дрова носили, воду, а Люська в доме уборку делает, полы там моет и пыль трет. — Чтоб значит к приезду гостей свежо было и чисто. — В тех домах тоже не спокойно, давно уже, а Люська еще в зеркало насмотрится, а потом ей кошмары снятся, зеркало там старинное большое в рост, дура, у нас и так чертовщины хватает. — А уж как она сейчас выглядит, так и свого мужика пугает, а он к ей привык, знает ведь сама как выглядит, а все равно смотрится, все надеется, что похорошеет вдруг, дура, одним словом. — Ты Никитка посмотри завтра там с утра пораньше, хорошо, ты там работать не будешь, а продуктовая твоя доля тебе пойдет за нечисть, мы ж понимаем, без тебя мы не выживем. — Они после двенадцати приедут, не раньше, ты уж будь ласков, с утра глянь, что да как, я там сам буду печи топить, и двери тебе все открою, хорошо.

У Никиты много еще вопросов было, но старик замахал руками, — темно уже, ты давай домой беги, а то тебе еще мимо энтого дома идти, завтра все скажу.

Никита тоже глянул в окно и домой, только быстро попрощался, и в путь, точно на улице темно уже,