Роль замнаркома Ворошилова в этих процессах была, однако, весьма скромной. Шанс выдвинуться появился у него, как только Фрунзе посягнул на святая святых — институт политических комиссаров и перенес акцент в реформе на введение жесткого единоначалия. Всеохватывающую коммунизацию Вооруженных Сил он назвал «ненужной и вредной утопией». В феврале 1925 г. в момент обострения противостояния «триумвирата» (И.В. Сталин, Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев) и Л.Д. Троцкого он осмелился высказать и еще одну крамольную мысль: «У нас ведь 700 тысяч членов партии… и нельзя требовать, чтобы эти 700 тысяч по каждому вопросу мыслили одинаково». Военный самородок явно становился опасным для верхушки партии своим авторитетом, независимой позицией. Как вспоминал бывший помощник Сталина Б. Бажанов, вождь увидел во Фрунзе будущего Бонапарта и высказал в своей среде резкое недовольство этим.

Все остальное было делом техники. Фрунзе чуть ли не насильно — решением ЦК — был уложен на операционный стол. Доза хлороформа «оказалась» непереносимой, и… уже в конце того же 1925 г. Ворошилов занял ставший вакантным пост народного комиссара по военным и морским делам.

В его лице Сталину нужен был покорный исполнитель верховной воли. И за Климентом Ефремовичем дело не стало.

В 1926 г. он вошел в состав Политбюро ЦК ВКП(б) и оставался там до 1960 г. Это — своеобразный рекорд, недостижимый даже для других старожилов Политбюро В.М. Молотова, А.И. Микояна и Л.М. Кагановича. В чем причина такого долгожительства, учитывая, что сам факт вхождения в Политбюро не только не уберегал выдвиженца от репрессий, но скорее привлекал к нему дополнительное внимание? Ведь сколько человек в разные годы по воле вождя входили в партийный ареопаг, но очень скоро переставали дышать не только кремлевским озоном, но дышать вообще: С.В. Косиор, Я.Э. Рудзутак, В.Я. Чубарь, П.П. Постышев, С.И. Сырцов, Г.И. Петровский, Н.А. Вознесенский…

В этом контексте интересно сравнить Ворошилова с другими многолетними соратниками Сталина. Как политическая личность он значительно уступал многим коллегам по Политбюро: «Не обладал умом, хитростью и деловыми качествами Микояна, у него не было организаторских способностей, активности и жестокости Кагановича, а также канцелярской работоспособности и «каменной задницы» Молотова. Ворошилов не умел ориентироваться, подобно Маленкову, в хитросплетениях аппаратных интриг, ему недоставало огромной энергии Хрущева, он не обладал теоретическими знаниями и претензиями Жданова или Вознесенского, и даже как полководец Ворошилов больше понес поражений, чем одержал побед»[51]. Но, может быть, именно из-за отсутствия каких-либо выдающихся способностей он дольше других сохранил свое место в верхах партии и государства.

Вот по части легенд и мифов вокруг своего имени Ворошилов превзошел всех. С благословения вождя из наркомвоенмора (с 1934 г. — наркома обороны) лепился образ правофлангового Красной армии, воплощение всех военных доблестей. И половины правды не было в том, что писала «Правда», например, по случаю присвоения ему 20 ноября 1935 г. высшею воинского звания Маршал Советского Союза: «Климент Ворошилов — пролетарий до мозга костей, большевик в каждом своем движении, теоретик и практик военного дела, кавалерист, стрелок, один из лучших ораторов партии, вдумчивый и кропотливый организатор огромной оборонной машины, автор ярких и сильных приказов, властный и доступный, грозный и веселый…» Тогда же родилась широко известная песня: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, / И первый маршал в бой нас поведет…»

«Ворошиловомания» захватила процесс подготовки страны к военной опасности (в честь наркома был назван тяжелый танк «КВ» — «Клим Ворошилов», а наиболее меткие юноши и девушки боролись за звание «Ворошиловский стрелок»), не миновала песенное творчество («Ведь с нами Ворошилов, / Первый красный офицер, / Сумеем кровь пролить за СССР…»), отразилась в топонимике (город Луганск был переименован в Ворошиловград, а Ставрополь — в Ворошиловск, не говоря уже о более мелких населенных пунктах и других географических объектах, вроде горных вершин).

Любопытно, что известная идеализация «первого красного офицера» проникла даже за границу. Из книги писателя-эмигранта Р. Гуля, выпущенной в первой половине 1930-х гг.: «Ворошилов — русский, народный, низовой. И ладно скроен и крепко сшит. Ширококостный, прочный, волосы с проседью, грубоватое, открытое лицо в тяжелых морщинах. Он — силен. Глядит чуть свысока и подозрительно…» Заметили и за рубежом, что «воля, даже преувеличенная воля к большой власти есть у выросшего в донских степях Ворошилова. Недаром о военном министре острят москвичи, что мировая история делится на два периода: один от доисторической эпохи до Климентия Ефремовича, другой от Климентия Ефремовича и далее. И Москва, шутя, называет Ворошилова — «Климом 1-м»[52].

Для непосвященного человека это было тем более удивительно, что Красная армия имела в своих рядах куда более масштабных военных деятелей и удачливых полководцев. Достаточно назвать имена В.К. Блюхера, А.И. Егорова, С.С. Каменева, М.Н. Тухачевского, И.Ф. Федько, Б.М. Шапошникова. Надо, однако, ясно понимать, что возвышение посредственного военного деятеля, каким, чем дальше, тем больше представал Ворошилов, было сознательной акцией Сталина. Акцией продуманной, расчетливой, и как показали события, результативной: когда пришел Тридцать седьмой год, нарком обороны стал усердным помощником вождя. Он не только не встал (за редким исключением) на защиту своих подчиненных, но и, наоборот, активно подбрасывал дрова в костер преступных репрессий.

Невозможно представить, чтобы Ворошилов не понимал: за свой «культик» надо платить по-крупному. И он старался. Именно его устами Сталин был объявлен «одним из самых выдающихся организаторов побед Гражданской войны». Написанная в 1929 г. к 50-летию вождя статья «Сталин и Красная армия» с годами выросла в одноименную, многократно переиздаваемую книгу, в которой все теснее становилось от восторженных эпитетов. Через двадцать лет, к 70-летию вождя автор книги назвал Генералиссимуса Сталина «гениальным полководцем» и «логично» пришел к выводу о том, что «победоносная Великая Отечественная война войдет в историю… как торжество военно-стратегического и полководческого гения великого Сталина»[53].

А как он изощрялся на Всесоюзном съезде стахановцев в 1935 г., на разные лады величая своего покровителя маршалом: «первым маршалом социалистической революции», «великим маршалом побед на фронтах и Гражданской войны и социалистического строительства и укрепления нашей партии», «маршалом коммунистического движения всего человечества», а напоследок даже «истинным Маршалом Коммунизма». Словно подсказывал, что и сам не прочь приобрести такое же звание (конечно, не столь «масштабное» — «всего лишь» воинское).

Гораздо посредственнее выходило у Климента Ефремовича в деле, прямо ему порученном. Чем дальше военное дело уходило от канонов Первой мировой и Гражданской войн, тем более у Ворошилова выявлялось отсутствие настоящего профессионализма. Надо прямо сказать: как наркома обороны его выручало то, что в руководящем звене было немало пусть нелюбимых им, но зато знающих толк в военном искусстве «умников», вроде А.И. Егорова, А.А. Свечина, М.Н. Тухачевского, И.П. Уборевича, Б.М. Шапошникова, Н.Г. Кузнецова.