Он чувствовал себя совершенно чужим в этом пролетарско-обывательском мирке. Вроде как изнеженный комфортом европеец, по недоразумению угодивший в африканский вельд, где большая часть животного мира воспринимает его исключительно в качестве ходячего деликатеса. И ведь не так давно сам жил в таком доме, смотрел футбол по конвейерной «соньке», ездил на трамваях и отоваривался в магазинчике на углу, где продавщица, внушительных габаритов дебелая лахудра, с нахальной простотой провинциалки норовила обсчитать всех и каждого. А теперь вот смотрит на все это «великолепие» с изумлением инопланетянина.

«Мерседес» свернул на отменно заасфальтированную парковку у супермаркета. Светящиеся витрины «Восьмой планеты» рекламировали спиртные напитки самого различного роду-племени. По лампочно-неоновой надписи «Швепс» над козырьком супермаркета пробегали веселые огни. Из встроенных в стену колонок лилась музыка, транслируемая «Серебряным дождем». Сбоку от парковки прилепились три палатки — две продуктовых и «Союзпечать». «Печать» была закрыта, но продуктовые зазывали малочисленных покупателей яркими этикетками многочисленных витринно-выставочных бутылок. Парковка напоминала пчелиный улей, поделенный на ячейки-соты. Сотня мест для механизированных «автопчел», из которых было занято от силы три десятка. Нашествие начнется часа через два.

Олег высмотрел место почти у самого входа, ловко загнал «Мерседес» в «ячейку».

— Олег, — Осокин наклонился вперед, — ты мне сегодня больше не понадобишься. До стоянки доберешься своим ходом?

Олег оставлял свою личную «девятку» на крытой стоянке у спорткомплекса, в пяти минутах ходьбы от дома Осокина.

— Не беспокойтесь, Александр Демьянович, — кивнул шофер. — Доберусь. Нет проблем. — Он заглушил двигатель и протянул ключи. — Завтра, как обычно, к восьми?

— Как обычно, Олег. — Осокин протянул шоферу купюру достоинством в пятьдесят долларов. — На, Олег. Возьми такси.

— Не стоит, Александр Демьянович, — шофер позволил себе улыбнуться.

Они выбрались из иномарки. Осокин нажал кнопку на брелоке.

— До завтра, Александр Демьянович, — сказал Олег, поднимая воротник куртки и втягивая голову в плечи.

Волосы его сразу намокли и налипли на лоб. Дождевые капли разбивались о плечи с глухим стуком.

— До завтра, Олег. Иди. Промокнешь.

Олег кивнул и широко зашагал к ближайшей автобусной остановке. Осокин же прошелся вдоль широкой витрины, стараясь разглядеть Наташу сквозь огромные стекла. Он прошагал до пекарни, пристроенной к супермаркету с одной стороны, ничего не увидел — кассы почти полностью перекрывали обзор, вернулся к крыльцу и пошел вдоль другой стороны, покороче. Справа начинался парк. Тот самый, с Сусаниным и Макаром. Неподалеку он перерезался сквозной узенькой улочкой, по которой время от времени проносились редкие машины. Улочка терялась в темноте, уводя в пустоту. Понятно, почему машин так мало.

С этой стороны Наташу тоже не было видно. Наверное, она была где-то в глубине магазина. Осокин повернулся, намереваясь твердо и решительно пройти к двери, и… остановился. Ощущение, нахлынувшее в следующий момент, было жутким и абсолютно ирреальным. Словно бы ударили сзади чем-то жестким. Это был взгляд. Жгучий, буравящий спину чуть выше лопаток.

Осокин невольно обернулся. Подлесок парка, неряшливо засаженный густым кустарником, казался вымершим, необитаемым, как космическая пустота. И все же… Осокин мог бы поклясться, что там, в путанице тщедушных кустов, кто-то прячется. Кто-то сильный, невидимый и очень опасный. Осокин шкурой ощущал катящиеся из темноты флюиды равнодушной готовности убить. Отчего-то вспомнил глаза пса, виденного сегодня днем у банка. Мощного и страшного питбуля, смотревшего на него, Осокина, так, будто он был пустым местом, манекеном в дорогих шмотках. Так, как обычно люди смотрят на собак.

Это было похоже на наваждение. А затем Осокин увидел две круглые, отливающие странным желто-зеленым светом точки. Они горели примерно сантиметрах в семидесяти над землей, словно бы смотрящий сидел, опустившись на корточки, или… или был не человеком, а зверем. Осокин почувствовал, что его прошиб холодный пот. Он никогда раньше не видел ничего подобного. Нет, видел, как светятся глаза кошек, отражая попавший на них слабый свет. Но то, что пряталось в кустах, было значительно крупнее кошки. Собака? Насколько Осокин помнил из школьных учебников, глаза собак не отражают свет. Да и с чего бы собаке вести себя ТАК? Внезапно за кустами, чуть в стороне, слева, он заметил отблеск еще одной пары глаз. Правда, эти тут же погасли, словно бы их хозяин прикрыл глаза или ушел в сторону. Волки? Здесь, в городе, хотя и на окраине? Маловероятно. Вспомнилась собачья стая, перебегавшая через улицу, не обращая на людей и машины внимания. Словно бы они были здесь хозяевами, а все остальные — частью их жизненного фона. Осокина передернуло. Он почувствовал, как в нем зарождается паника. Она перекатывалась в желудке, вызывая тошноту.

Осокин попятился, глядя в эти горящие страшным желтым огнем глаза. Он пятился до тех пор, пока не уперся спиной в отделанную ребристым пластиком колонну входа. Пожалуй, никогда в жизни ему еще не было настолько страшно. Секунда — и точки погасли, и мгновенно парк вновь стал казаться совершенно безлюдным. Впрочем, наверное, он и был без-люд-ным.

Осокин сглотнул, несколько секунд всматривался в темноту, затем повернулся и вошел в магазин.

Здесь было тепло и спокойно. Тихий тропический островок посреди свинцово-штормового океана. У входа топтались двое парней в черной униформе службы безопасности. Осокин покрутил головой, высматривая Наташу. За длинными рядами стеллажей разглядеть девушку он не мог, но зато убедился, что она не стоит в очереди ни к одной из касс.

Осокин миновал турникет, быстро прошел вдоль лотков с фруктами и длинного прилавка с рыбой, за которым вдоль стены выстроились внушительные аквариумы с живыми осетрами, раками и форелью… Затем он свернул налево и неторопливо-прогулочно зашагал вдоль длинной стены, рассматривая посетителей, выбирающих товар.

Вот почтенное «новорусское» семейство. Папа — внушительного вида, в черном плаще и шикарном костюме — впереди, фотомодельная мама в бежевом пальто и аккуратный парнишка лет девяти — чуть сзади. Папа как раз читал этикетку на баночке с мидиями. Дородная дама в кожаном огненно-рыжем пальто выбирала корнишоны, старательно шевеля губами и прижимая свободной рукой к округлому боку черную сумочку. Народ попроще — бородатый парень в дешевой коже и тоненькая, явно измученная жизнью девица выбирают в груде «нарезки» упаковку с венскими сосисками. В колбасный — короткая очередь. Наташи среди них не было. За сыром — двое. Высоченный здоровяк и пожилая дама с таким слоем помады на лице, словно ее наносили малярным валиком. У витрины с фантастическими салатами и фантастическими же ценами — никого.

Дальше, у длинного ряда истекающих мутным паром холодильников, народу побольше. Там цены подоступнее. Котлеты, бифштексы, пельмени… Прогуливаются кругами, выбирая между качеством и ценой. «По-киевски» они себе, конечно, не возьмут, но что-нибудь попроще, вроде «кордон-блю» из индейки — обязательно. Побалуют себя мясным.