class="p">Утром был заморозок, хорошо, что мы переселились из вагончика в построенные домики для работников тяговой подстанции, печки мы топим дровами, а дров мы заготовили достаточно. Теперь надо будет заготовить дрова для мамы Оксаны, а то им не под силу носить сушняк с посадок, и они топят печи соломой и бурьяном, а какая от того топлива отдача – пока горит, пока и тепло, а костер погас и холодно. С Оксаной надо решать, надо делать решительный шаг. У меня есть уверенность, что она тоже любит меня, у меня теперь появился другой страх – достаточно я люблю Оксану, что бы это у нас было на всю жизнь. Не получится ли так, что она примет мое признание, ответит на него, а окажется, что я разочаруюсь в ней и предам, ведь для неё это будет такая рана и обида на всю жизнь. Я смотрю себе в душу, и спрашиваю, правда ли я так крепко люблю, и правда ли у меня настоящее чувство, а не просто мимолетное увлечение, ведь ошибка будет нам стоить очень много. Вот в такой нерешительности пребываю я и, мне кажется, мучаю и Оксану, но ничего я не могу я сделать с собой, ибо не могу со всей правдивостью сказать "Я люблю тебя". Кажется, как все просто, но в то же какой непомерный груз придется на себя взвалить.

7 ноября 1933 года.

Сегодня восемнадцатая годовщина Великого Октября. Мы ездили в город Запорожье, где участвовали в демонстрации трудящийся на проспекте им. В.И. Ленина, между прочим, этот проспект самый длинный в Европе. Затем в Дворце культуры завода было торжественное собрание, на котором выступали представители власти, рабочие, служащие, которые говорили, как преобразовался за последние несколько лет их город и их край – выросли новые заводы, фабрики, запущен Днепрогес, построены новые кварталы для жителей города. После был концерт силами артистов местного театра и художественной самодеятельности. Хорошо выступали артисты, зрители не жалели ладони. По окончании, Михаил Иванович пригласил меня и Оксану к себе в гости. Столы были накрыты, были приглашены, еще несколько человек из управления стройки. Все были радостно возбуждены, все говорили о том, что сделано и что предстоит нам сделать, нисколько не сомневались, что сделаем, несмотря на то, что есть определенные трудности. Пили "рыковку" и вино, которое сделал своим руками Михаил Иванович. Я с Оксаной пил красное вино, немного терпкое на вкус, но такое приятное. Не знаю, почему так получилось. То ли сказалось выпитое вино, то ли приподнятое настроение от праздника, которое сопутствовало нам целый день, но я сказал Оксане те самые слова, которые боялся говорить. В какой-то момент мы остались вдвоем с ней в комнате, мы смотрели радостно друг другу в глаза, и я сказал ей : Я люблю тебя." Она ничего не ответила меня, только слеза блеснула у неё в глазах, и она прижалась ко мне. Я крепко прижал её к себе, давая понять, что теперь уже никогда-никогда я её не отпущу со своих объятий. Голова закружилась, сердце забилось в груди, едва не выскочит из груди, и замерли в долгом поцелуе. Таким счастливым я еще не был в своей жизни. Ради таких моментов в жизни стоит жить, стоит ехать на край света. В душе я благодарил все те обстоятельства, благодаря которым я оказался на этой земле и встретился с самой лучшей девушкой на земле.

9 ноября 1933 года.

Не знаю почему, но в наших отношениях с Оксаной появилась какая-то напряженность. Я вчера после работы провожал её домой, и она была совсем не такая , как прежде. Была какая-то грустная, глаза потухшие. Я спросил её, в чем дело, может дома какие-нибудь неприятности или Василий снова приходил. Она ответила, что дома все в порядк, и никто к ней не приходил. Так что же тогда случилось, спросил я. Всё нормально, ответила она и снова молчание, которое становилось всё напряженней. Я чувствовал, что причина во мне, что мне надо предпринимать какие-то шаги, что бы холодок в наших отношениях исчез. Я положил руку на её плечо, но она освободилась от неё. Что же это значит? Она не любит больше меня? Её оскорбила моя наглость накануне? Я вёл по отношении к ней неуважительно? Но мне ведь казалось, что всё делалось по взаимному согласию. Или что? Я не знаю, как всё это объяснить, и у меня голова разрывается от чувств, которые бушуют во мне. Что я должен сделать, что бы она снова стала такой, как прежде. Видно, мое состояние было настолько очевидным, что даже Серега заметил мою грусть-печаль, и поинтересовался, что же случилось.

Я в общих фразах рассказал ему о своей беде.

– Женится тебе надо. – сказал он.

– Женится?– неуверенно как-то сказал я. Всё это было так неожиданно. Я даже не думал об этом. Мне казалось, что я не готов к такому шагу. И молод еще, и работы сейчас так много, да и где мы будем жить. – Я об этом даже не думал.

– Ты ведь любишь её?

– Люблю.

– А она?

– Тоже, кажется, любит.

– Так засылай тогда сватов.

– А вдруг она откажет?

– А вдруг не откажет. Что гадать. Засылай сватов, а там будет видно. Я тебя просто не узнаю – во всех вопросах такой решительный, а тут вдруг сомневаешься.

– А что мои родители скажут?

– Слушай, ты, что для родителей жену выбираешь или для себя.

– Понятно. Понятно. Надо подумать и всё взвесить.

– Думай, да побыстрее, а то у нас девушки не любят долго ждать.

14 ноября 1933 года.

Обстановка немного изменилась. С Оксаной так ничего и не решил, так как у нас появилась очень срочная работа. Пришел на барабанах несущий трос и контактный провод, и у нас задача – произвести в самый короткий срок его монтаж. Нас с Серегой тоже направили в бригаду контактников, что бы мы помогали им разматывать трос и провод, а они уже подвешивают их на консоли. Работа тяжелая, хотя в помощь нам приняли несколько ребят с села, среди них и Максим. Ребята трудолюбивые и работают хорошо. Вот только монтаж идет очень медленно, потому как приходится работать только в "окна технологические", то есть в то время, когда нет движения поездов по перегону. А тут пошли еще дожди, которые мочат нас, спрятаться от них нет возможности, ибо находимся мы в чистом поле. Сюда следует еще добавить холодный ветер, который пронзает нас насквозь. После работы